Маршал мармон и разрыв с каролиной. Маршалы наполеона Из послужного списка

БИОГРАФИЯ МАРШАЛА МАРМОНА, ГЕРЦОГА РАГУЗСКАГО.

Маршал Мармон лицо историческое. Жизнь его, соединенная со многими важными событиями Наполеоновской эпохи, должна быть особенно любопытна для читателей книги, которую представляем мы в Русском переводе. В самом деле, кто не пожелает узнать ближе этого замечательнаго человека, который с самых юных дней и до маститой старости отличается необыкновенными дарованиями, ясностью ума, наблюдательностью, и при том спокойствием во всех самых обширных и глубоких соображениях своих? Мы увидим здесь подтверждение истины, доказанной тысячу раз, что мудрость опытности и возвышенность над событиями бывают следствием великих трудов, испытаний, и - несчастий.

МАРМОН (Огюст-Фредерик-Луи-Виесс де) родился в Шатильоне при-Сенском, 20 Июля 1774 года. Еще в 1789 году, то есть пятнадцати лет, он был записан в службу подпоручиком в один пехотный полк. Тогда во Франции дворяне могли покупать своим детям чины, даже когда те были еще в колыбели. Но отец молодаго Мармона, сам старый служивый, получивший крест св. Людовика за храбрость, оказанную им при осаде Магона, хотел чтобы сын его был образованным, истинным офицером, и поместил его в Шаловскос артиллерийское училище. Виесс Мармон с большим отличием кончил там курс наук, и в 1792 году, уже поручиком перваго артиллерийскаго полка, начал свое военное поприще в Альпийской армии. Он был помещен в роту, остававшуюся без начальника, и командовал ею. По месту своему, он, после осады Тулона, был произведен в капитаны. Бонапарте, тогда начальник артиллерии в Итальянской армии, знал его и прежде, но тут он особенно полюбил молодаго капитана и оказывал ему дружескую привязанность. Но вскоре обстоятельства удалили Бонапарте от всех дел, и Мармон поехал в корпус, осаждавший Майнц, где назначили его начальником артиллерийскаго штаба. 13-е Вандемиера открыло новую эпоху: Бонапарте получил в начальствование Итальянскую армию, и тотчас вызвал к себе Мармона, назначив его своим адъютантом. С этого времени судьба молодаго адъютанта нераздельно соединилась с судьбою величайшего полководца новых времен. Настали годы исполинских подвигов, и Мармон участвовал почти во всех битвах перваго Итальянскаго похода. При Лоди он заслужил почетную саблю; при Кастилионе начальствовал конною артиллериею, которая способствовала успеху всего сражения; при Сен-Жорже он блистательно овладел предмостным укреплением. Главнокомандующий отправил его в Париж, с двадцатью двумя знаменами, отнятыми у неприятеля в день битвы и правительство, в награду военных отличий Мармона, произвело его в полковники. Тогда же был он назначен командиром 2-го конно-артилерийскаго полка.

Бонапарте вскоре сам возвратился в Париж и собрал вокруг себя всех отличных военных, которых узнал он в последний поход. Ему надобны были люди необыкновенные, потому что он предпринимал подвиг необыкновенный, который многим казался даже неисполнимым. Мы говорим о походе в Египет. Огромная, блистательная экспедиция отправилась к берегам Африки, и прежде всего остановилась подле острова Мальты, которым надобно было овладеть, как пунктом необходимым для будущих успехов. Французы сделали высадку на берег, и Мармону назначено было при том одно из самых затруднительных мест: пятью батальонами он окружил крепость от моря до водопровода, где неприятель мог действовать с большою выгодою. Мальтийцы сделали вылазку против него, но были отражены так стремительно, что смешались совершенно, бросили знамя, и нестройною толпой теснились в ворота, при чем рубили своих и понесли ужасную потерю. Такая неудача тотчас заставила их изъявить покорность, и Мармон справедливо был награжден, за отличный подвиг свой, чином бригаднаго генерала. По выходе на берег Египта, он участвовал в первом значительном сражении при взятии Александрии, и потом в битве при Пирамидах. Когда Бонапарте отправился с главною армиею в Сирию, он оставил Мармона губернатором Александрии самаго важнаго места в тогдашних обстоятельствах. Город нуждался во всем, но умный начальник нашел средства сделать его неприступным, собрал в нем множество пособий для армии, и умел сохранить его от Англичан, от Турок, от голода и язвы. Наполеон знал к кому и в чем мог иметь он доверенность, и по возвращении из неудачнаго похода своего к Сен-Жан д"Акре, велел Мармону тайно приготовить все для отплытия во Францию. Известны следствия возвращения его в Париж: после 18-го Брюмера, Бонапарте сделался посетителем Франции, под названием Перваго Консула. Обращая внимание на все части, он вверил Мармону начальство над резервною артиллериею армии. Его попечениями, деятельностью и неутомимостью в усилиях, артиллерия резервная, при открывшейся вскоре кампании, могла перенестись через Сент-Бернар и прошла под огнем Бардскаго укрепления. В битве при Маренго, Мармон лично управлял своею артиллериею, и способствовал успехам знаменитой победы; которая, можно сказать, окончила весь поход. Первый Консул наименовал своего вернаго помощника дивизионным генералом, и он с успехом действовал потом на берегах Минчио и Адижа. После заключения мира, Мармон был назначен генерал-инспектором артиллерии. Он тотчас занялся вверенною ему частью, и сделал в ней многия улучшения, оставаясь инспектором артиллерии до того времени, когда Наполеон соединил свои силы в Булоньском лагере, готовясь внести войну в сердце Англии. Мармон ревновал участвовать в таком громком предприятии, и принял в командование войска, собранныя в Голландии. Они составил 2-й корпус большой армии, когда Наполеон вдруг ринулся в Германию. После взятия Ульма, Мармон пошел в Штирию, а в Июле 1806 года был назначен главнокомандующим армии в Далмации. Дав несколько сражений там, он очистил от неприятелей всю область, и, когда возстановилось спокойствие, занялся устройством ея. В Далмации не было дорог. Прежние обладатели ея, Венецияне, властвовали также морем, и через него имели с нею все сношения, стараясь даже чтобы дороги были затруднительны, потому что они опасались приближения по ним Турок. Французы были совершенно в иных отношениях: они не смели показаться на море, и непроходимыя дороги чрезвычайно стесняли их движения. Мармон решился устроить новые, легкия сообщения, и не имея для этого денег, начал работы руками своих солдат. Верно обдуманный им план был исполнен так хорошо, что с небольшим в год, к концу 1808 года, в Далмации было окончено семьдесят льё превосходных дорог и шоссе. Наполеон, желая выразить все свое удовольствие за такой необыкновенный подвиг, наградил Мармона титулом Герцога Рагузскаго. В начале 1809 года, предвидя новую войну, император дал ему инструкцию для отдельных действий, в подкрепление Итальянской армии. Как скоро открылась война, Герцог Рагузский, обезопасивши наперед все главнейшие места вверенной ему области, выступил в поход с двумя дивизиями пехоты (9,500 человек, под начальством генералов Монришара и Клозеля), с 300 человек кавалерии и 12-ю орудиями. Против него находился корпус Австрийский, вдвое многочисленнейший, но он разбил его в нескольких сражениях и взял в плен самого корпуснаго командира. В одном из этих сражений, при Градшац, Герцогь Рагузский был ранен пулею в грудь. На Драве ожидал его другой Австрийский корпус, генерала Гиулая, у котораго было 35,000 человек. Герцог Рагузский оттеснил его к Венгрии, и пришел с своими войсками на берега Дуная накануне Ваграмской битвы. Он участвовал в этой жестокой битве, и потом, приняв начальство над одним из авангардов большой армии, преследовал неприятелей, сражался с ними, 10-го и 11-го Июля при Понсдорфе, при Цнаиме, и к нему обратился эрц-герцог требуя перемирия. 12-го Июля, Герцог Рагузский был награжден чином Маршала Империи. Он получил это высшее военное достоинство после многих сверстников своих, может быть меньше его достойных наград, но за то получил на поле битвы.

Венским мирным трактатом Австрия уступила Франции Далмацию, Истрию, Рагузскую область, обе Кроации, и другие области, принадлежавшие ей изстари, или перешедшия под ее владение от Венициян. Наполеон составил из них одну обширную провинцию, под названием Иллирийских Областей, и назначил Герцога Рагузскаго генерал-губернатором ее, с самою неограниченною властью. Поприще для деятельности было чрезвычайно велико, и Герцог Рагузский занялся новым управлением своим с самым искренним желанием добра. Он показал при этом необыкновенные административные способности, редкое прямодушие, безкорыстие, и твердость, необходимую для устройства областей, приведенных событиями в большое разстройство. Признательность народа была для него лучшею наградой, и она выражалась не только во время его власти, но и во времена не столько счастливые для Герцога. Управление Иллирийскими областями можно почесть последнею счастливою эпохою о жизни его, потому что в конце 1810 года Наполеон назначил Герцога Рагузскаго главнокомандующим Португальской армии, то есть бросил его в омут бедственной войны на Полуостров, где без славы гибли люди и дарования, где каждый Французский солдат делался невольным притеснителем народа, и потом жертвою безразсуднаго честолюбия своего повелителя. Но Герцог Рагузский должен был исполнять волю государя и благодетеля; он с обыкновенною своею ревностью принялся за трудное дело. Первые шаги его даже ознаменовались успехами, вверенныя ему войска, только что вышедшия из Португалии, были в совершенном разстройствии, и прежде всего он занялся преобразованием их. Но узнавши об опасности, какой подвергался Бадахос, осажденный Англичанами, он тотчас поспешил соединить свой корпус с войсками Сульта, старшаго по службе, и следовательно подчинил себя ему. Таково было всегдашнее самоотвержение Герцога Рагузскаго: он забывал все разсчеты самолюбия и честолюбия, когда шло дело о пользе службы, а в настоящем случае подвергался и большой ответственности, потому что Наполеон приказал ему прежде всего заняться переформированием его корпуса. Но успех оправдал преданность его общей пользе: соединение обоих маршалов освободило Бадахос. За тем, пятнадцать месяцев защищал он и прикрывал западную границу, между Дуэро и Гвадианой. Часть Французских войск была отозвана из Испании к большей армии для похода в Россию, и Англичане открыли наступательныя действия. Мармон отступил за Дуэро и ждал там обещанных подкреплений. Плохия распоряжения главнокомандовавшаго в Испании, короля Иосифа, были причиной, что он принужден был вступить в сражение близ Саламанки, при двух холмах, называемых Арамилами, не сождавши подкреплений. При самом начале сражения, картечь раздробила ему правую руку и нанесла две глубокия раны в бок. Командование принял генерал Бонне, но также был ранен и после него третий генерал, Клозель, также ранен, был унесен с поля сражения. Несчастная случайность эта произвела замешательство в действиях Французских войск, и не смотря на мужественное сопротивление, они отступили с большою потерею. Герцог Рагузский, почти умирающий от ран, оставил поле сражения один из последних, и не прежде поехал из армии, как обезпечивши, сколько было можно, отступление ея. В 1813 году он еще не совсем вылечился от своих ран, когда открылась кампания в Германии. Наполеон назначил его командиром наблюдательнаго корпуса на Рейне, и Герцог Рагузский, с подвязанною рукою, перешел за Рейн, участвовал в громовой Люценской битве, где у него было изстреляно платье, и потом в сражениях под Бауценом, под Вуршеном, под Дрезденом, в Дипподисвальди, в Фалкенгейме, и проч. Под Лейпцигом, 16 Октября (н. ст.), корпус его составлял левое крыло армии и должен был отражать нападения всей Силезской армии; бились почти весь день, на полу-ружейном выстреле. 18-го числа Мармон защищал деревню Шенфельдь, которая семь раз переходила из рук в руки; восемь генералов 6-го корпуса были убиты и ранены в этот день; сам Маршал был ранен ружейным выстрелом, получил контузию, и переменил в сражении четыре лошади, убитых или раненых под ним. 19-го числа он защищал одно из предместий города, и только что перешел за Эльстер, как мост был взорван . - При открытии кампании 1814 года, Мармон, со своим корпусом, в котором было не больше 6000 человек пехоты и 1600 кавалеристов, затруднял движение союзной армии на Париж, от Рейна до Бара. Почти в тоже время привел он в оборонительное положение Майнц, Мес и Верден, наконец присоединился к Наполеону в Витри и участвовал в Бриенском сражении. На другой день, прикрывая отступление большой армии, он остановил неприятеля при деревне Роне счастливою атакою, под личным предводительством своим, и оказал важную услугу, оцененную Наполеоном и всею армиею. Он же присоветовал Наполеону сделать движение на Шампобер, имевшее следствием счастливые для Французской армии успехи, так что Наполеон мог бы после них заключить мир, но, снова ослепленный гордостью, продолжал отчаянную кампанию. Действуя потом вместе с Мортье, Герцог Рагузский не переставал сопротивляться, покуда Наполеон не сделал движения на Сен-Дизье, и не оставил обоих маршалов своих, с слабыми силами, против всей союзной армии. Безпрерывно сражаясь и отступая, они наконец, остановились под стенами Парижа. Нельзя было и думать спасти столицу, но должно было отдать последний долг отечеству. Бедные остатки двух корпусов, и наскоро собранные войска Парижскаго гарнизона, сопротивлялись победоносному неприятелю до пяти часов вечера, когда оба маршала решились вступить в переговоры. Не будем повторять известнаго каждому Русскому и описывать капитуляции Парижа, безсмертной для славы нашей Истории. Наполеон обвинял впоследствии Мармона за капитуляцию Парижа, говоря, что он должен был схоронить себя в развалинах его. Трудно решить этот вопрос, чисто нравственный, потому что Мармон должен был избрать одно из двух: или сдать столицу Франции и тем спасти ее от неминуемаго истребления, или сопротивляться в самом городе, зажечь его, предать всем ужасам боя, и заслужить проклятие соотечественников, даже без всякой пользы для своего государя. Обвинители забывают также, что Мармон не был главным начальником: он имел над собою брата Наполеонова Иосифа, который именно приказал ему вступить в переговоры с союзниками; но Мармон и Мортье исполнили это в крайней необходимости. Потом, когда союзники были уже в Париже, корпус Мармона, в отсутствие его, под начальством генерала Суама, первый перешел на сторону новой власти, и это было еще одним обвинением против маршала. Так несчастныя обстоятельства тяготели над судьбою Герцога Рагузскаго, и он, чья душа не перестает до сих пор питать благоговейной привязанности к Наполеону, которому был он обязан всем, подвергся обвинениям за свое несчастие, другие, кто спешил захватывать обломки империи Наполеоновой, подтверждали обвинения, и успели укоренить их в умах многих.

Но тем не ограничились для него испытания жизни. Когда Бурбоны заняли трон Франции, Герцог Рагузский искренно посвятил себя им, и по возвращении Наполеона с острова Эльбы удалился с Людовиком XVIII в Гент. Он знал, что политическая роль его при Наполеоне кончена, но не хотел сражаться и против него. Занимая лишь некоторыя почетныя должности при Бурбонах, он возвратился с ними в Париж, и получил достоинство Пера Франции. Откровенно высказывая свое мнение о действиях министров Людовика XVIII, Мармон впал в немилость при дворе, стараго короля и удалился в свои поместья. Там искал он развлечения и отрады в занятиях науками, потому что он получил воспитание не только блестящее, но ученое, и всегда отличался любовью к просвещению, не следуя примеру большей части Наполеоновских генералов, славных воинов, но и славных невежд. В деревне он завел также несколько фабрик и большое хозяйство; но все это пошло неудачно, так что Мармон увидел себя в стесненных обстоятельствах, чему способствовала и роскошная жизнь, какую всегда вел он. Не умея наживать, не бывши никогда грабителем областей, где повелевал он так много раз, Мармон пользовался только щедростью императора, и без его помощи не мог поддерживать себя. Восшествие на престол Карла X обещало ему лучшую участь. Король удостоил его высокой почести быть представителем своим при короновании ИМПЕРАТОРА ВСЕРОССИЙСКАГО НИКОЛАЯ І-го, и в 1827 году маршал Мармон был послом в России; он жил несколько месяцев в Петербурге и Москве. Москва еще помнит великолепные празднества, какия давал оп при торжестве коронации нашего ГОСУДАРЯ. Но 1827 год был означен для Герцога Рагузскаго самыми неприятными семейственными отношениями: он был принужден формально развестись с женой. Это довершило разстройство его домашних дел, и он просил у короля какой-нибудь должности, которая доставляла бы ему содержание. Он получил начальство в армии. Это скоро приблизило его к тому несчастному событию, после котораго он должен был оставить свое отечество. Карл Х-й назначил его начальником войск, выставленных для подавления мятежа, вспыхнувшаго в дни Июльскаго переворота в 1830 году. Мармон сделал все, что мог сделать верный слуга своего государя, но он не мог сопротивляться возстанию целаго народонаселения Парижской столицы, особенно когда и войска его переходили на сторону мятежников. Он должен был оставить Францию, вероятно навсегда. Общий голос вопил в Париже против Марона, называя его врагом отечества за то, что он исполнял волю Карла Х-го. Но в самом обвинении заключалось и оправдание его, так что даже пристрастные судьи не могли обвинить отсутствующаго изгнанника.

Герцог Рагузский и в изгнании своем сохранил тот же благородный характер, каким отличался он во все продолжительное время своей службы отечеству. Человек, менее его сильный духом, мог бы пасть под тяжестью судьбы, которая обременила всеми возможными несчастиями последнюю половину его жизни; но благородный маршал вынес из всех испытаний чистую, безукоризненную славу, которой не могли помрачить никакия бедствия, и нашел в самом себе утешение от преследующей его судьбы. Образованный, обширный ум его, богатый воспоминаниями великими и опытностью редкою, искал себе пищи в занятиях новых, и следствием любознательности его было путешествие, описанное им с таким глубоким чувством. Не предупреждаем никакими похвалами суждения наших читателей; но они сами увидят, что едва ли кто другой из Французских писателей нашего времени мог бы с такою скромностью, с такою благородною откровенностью, с таким прямодушием излагать свои наблюдения и замечания. В нем видите вы философа, который выше всех отношений; единственная цель его - изыскание истины. Он сам объясняет в своем предисловии.

ПУТЕШЕСТВИЕ МАРШАЛА МАРМОНА, ГЕРЦОГА

РАГУЗСКАГО.

ВВЕДЕНИЕ.

Прошло четыре года, как политическая тревога внезапно лишила меня отечества. Я не разорвал связей с ним, но стал чужд ему. Усладительное гостеприимство покоило меня в Вене, и дни мои текли мирно и однообразно, когда я, вспоминая о прежних своих трудах, и чувствуя что во мне еще есть силы, решился предать новую занимательность своей жизни, прибавить что-нибудь к своим сведениям, и удовлетворить любопытство, какое возбуждало во мне движение общества человеческаго: в нем каждый день перемены, и оно, кажется, идет к новой судьбе. Суждение издали так неверно, разсказы так обезображивают события, что кто хочет узнать истину, тот должен искать ее сам, изучать на месть, и как можно больше освободить себя от всех предубеждений и предразсудков, врагов нашего суждения. Я слишком часто видал ошибки других, и после этого мог остерегаться своих собственных. В духе осторожности наблюдал я, и собрал сведения которыя издаю теперь.

Я полагал также, что могу увеличить занимательность своего путешествия наблюдениями, которыя способствовали бы решению разных физических вопросов. Для этого я запасся инструментами, тщательно сделанными под присмотром и указанием г-на профессора Баумгартнера, так что я мог определять состояние атмосферы в отношении гигрометрическом и в отношении к электричеству, мог изследовать температуру атмосферы и водных источников разных мест, наконец узнать, употребляя методу барометрическую, высоту разных гор, о которых тогда еще разноречили. В план мой входили и разныя магнетическия наблюдения. В сопутники путешествия взял я г-на доктора Зенга, отличнаго Венскаго медика: он должен был помогать мне в наблюдениях. Граф Брацца, любитель живописец с великим дарованием, присоединился ко мне; он хотел снимать виды самых любопытных и замечательных мест на моем путешествии. С такими милыми сотрудниками отправился я в дорогу.

Собственным предметом моего путешествия было: посетить сначала Южную Россию, потом Константинополь, Сирию, Палестину и Египет. В Одессу я мог ехать или чрез Галлицию или чрез Венгрию и Трансильванию; но две последния из этих стран сильнее увлекали мое любопытство; в них много будущности, в них элементы неизмеримых богатств, они предназначены сделаться главным основанием могущества Австрийскаго Дома. Я избрал путь через них. Быстрое путешествие не помешало мне увидеть довольно много замчательнаго, и собрать любопытныя сведения. Представлаю их здесь, и даю в них отчет.

Совсем не предвидел я, какой прием ожидал меня в Южной России. Я помнил прежнюю благосклонность Российскаго Императора ко мне и мог надеяться, что меня примут хорошо и облегчат средства для моих изысканий. Я путешествовал скромно, прилично моему нынешнему положению, с небольшою свитою, в немногих экипажах. На границе я узнал, что Император повелел всюду отдавать мне почести. Г. Шостак, чиновник Одесскаго управления, отличный молодой человек, ждал меня уже осмнадцать дней, с письмом Графа Воронцова, Генерал-Губернатора Южной России. Г-ну Шостаку было поручено провожать меня до Одессы, и по всей дороге назначено по 40 почтовых лошадей для моего проезда. Ко мне явилось городское начальство, и я не медля продолжал свой путь. Ночлег был в Lipkaut, в прелестном замке, недавно выстроенном и принадлежащем Графине Ильинской (Iliska): там были приготовлены для меня комнаты. На другой день, 18-го Мая, рано по утру, я выехал и ночевал в Калараше.

Известно как быстро ездят в России; но туг езда была еще скорее обыкновенной, и я употреблял не больше двух минут с половиной на версту. Бесарабия. которую мы проезжали представляет зрелище довольно однообразное: в ней нет лесов; за то ее украшают великолепныя пастбища, покрытыя прелестною зеленью. Эта страна возвышенная плоскость, волнообразная, изрезанная множеством оврагов. Вообще она безводна, и, только делая загороды в ручьях оврагов, сбирают и берегут воду. Там, в глубине, помещается народонаселение и выстроены деревни. Они скрыты от глаз путешественника, и можно проехать огромное пространство, воображая себя в необитаемой земле.

Пастбища хороши на все лето, если год благоприятен, и только в конце Августа они высыхают, в годы слишком жаркие. Следственно в этой стране есть всякия природныя выгоды. При слабом народонаселении она уже близка к богатству: что же будет, если население сделается значительнее? Здесь пасутся чрезвычайно огромныя стада быков, и с большою выгодою могли бы питаться миллионы овец. Сказывают, что когда на этих пастбищах косят траву, многия дают по тысяче вязанок сена, в десять фунтов каждая, с десятины; а десятина равна двум тысячам четырем стам квадратных туазов. Положим, что этот сбор преувеличен, но такие урожаи все еще представляют огромныя средства.

Чтобы уничтожить однообразие этой страны, украсить ее и увеличить ея богатства, надобно бы насадить деревьев по вершинам холмов. Где уже насажены, они растут хорошо, служат украшением, дают воду и обилие. От Калараша до Днистра вид страны переменяется. Тут едете по усеяной дерсвьями долине, обработаниой и веселой, которая совершенно напоминает прекрасную Австрию. В Кишеневе, губернском городе, на почте встретили меня губернатор и дивизионный штаб; но я, не смотря на их убеждения, не остановился.

Через Днестр переправился в Бендерах. Это место напомнило житье и поступки Карла ХІІ-го. Король наездник, он, в первые годы моей юности, был героем моего соображения. Разсказ об его делах до такой степени разгорячил мой ум, что стали бояться, чтобы это не разстроило моих умственных способностей. Крепость, встарину Турецкая, находится на правом берегу; она с укреплениями, и во время проезда моего занимались ея поправкой. В нынешних обстоятельствах, слишком предположительна роль, какую может играть она. Впрочем, не худо сохранить такую маленькую крепость, как Бендеры: она оберегает магазины и может служить опорой и убежищем для разсъеянных войск, в случае какого-нибудь замешательства в этой стране, обширной и недавно приобретенной. Не надобно пренебрегать никакими соображениями благоразумной предусмотрительности, сколько бы ни казались они отдаленны.

На левом берегу Днестра, в двух тысячах туазах от реки, есть другая крепость, старинная Русская, когда Прут был (?) границею Империи. Она без укреплений и без воды во рвах. Как безполезную, ее мог бы уничтожить, и ничего не потеряли бы.

По другую сторону Днепра начинаются пески, и почва здесь чрезвычайно плодоносна после дождей; но засуха делает ее иногда совершенно безплодною и похожею на пустыню. Солнце уже спалило степи, которыми я проезжал, и это заставляло опасаться повторения неурожая двух предшествовавших годов.

Вечером, 19-го Мая, приехал я в Одессу. Там нашел я Графа М. С. Воронцова, генерала от инфантерии и Генерала-Губернатора Южной России. Прежде, я много раз видался с ним в Париж и потом в Вене; но еще не зная его лично, привык я уважать его на войне. Это один из тех людей, к которым чувствовал я всегда особенное влечение. Возвышенный, прямой характер его внушает уважение и доверенность; обхождение его, свободное, вежливое, благородное, предупреждает в его пользу. Он соединяет с обширным умом огромные сведения, любит страстно свое отечество, и делает самое благородное употребление из своего безчисленнаго богатства. Безпрерывно занимаясь улучшениями, подавая пример во всем полезном, он благодетель областей, вверенных его управлению, образец успешнаго вельможи и великаго гражданина. За то он и пользуется любовью и уважением всех.

В Одессе нашел я также генерала от кавалерии Графа Витта, военнаго начальника и инспектора всей поселенной кавалерии. Его ум, просвещенный, основательный и обширный, его превосходная разсудительность и непостижимая деятельность создали военныя поселения. Он оказал этим великую услугу Русскому государству, потому что это удивительное учреждение представляет чрезвычайныя выгоды и Государю и народу. Я сблизился с Графом Виттом во время посольства моего в Россию в 1826 году, и встретить его мне было тем приятнее, что мы тут были на месте самых его успехов, и я готовился увидеть и поверить их лично. Вскоре я подробно опишу свое путешествие с ним по военным поселениям.

Одесса главный город управления Южной России и местопребывание главнаго начальника, Управление Южной России составляют три губернии, Херсонская, Таврическая, Екатеринославская, и Бессарабия. Генерал-Губернатор исполняет никоторыя высшия обязанности, непосредственно ему принадлежащия; но вообще он имеет только высший надзор над управлением отдельных губернаторов и поверяет их действия. Они дают ему отчет, но в тоже время относятся в Министерство Внутренних дел, в Петербург, и оттуда получают предписания.

Граф Воронцов представил мне чиновников, и показал все, что есть любопытнаго в Одессе, и вообще все заведения этого города, которыя распространяются с каждым днем.

Недавно построен великолепный карантин: управление его столько же благоразумно, как и разсчетливо в расходах, и в нем приняты все возможныя меры для предохранения России от опустошительнаго бича, который постоянно свирепствует на Востоке. Люди и товары отдалены совершенно одни от других, и разныя распоряжения уменьшают взыскательность и замешательство, столь тягостным для торговли и путешественников в других местах. Управление Графа Воронцова простирается на большое пространство по берегам, и он особенно занимался соглашением выгод общественнаго здоровья с потребностями и деятельностью торговли. Я распространюсь об этом, когда буду описывать свое путешествие по Крыму.

Город Одесса представляет удивительное следствие свободной торговли. За сорок лет была пустыня на том месте, где он выстроен. Порт объявили свободным, и капиталы нахлынули, земледелие развилось в соседних областях, производительность и мена ободрились: воздвигся город. Наблюдали обширный и правильный план, и этот город, разцветший на прочном основании благоприятных природных условий, под покровительством благоразумнаго законодательства, представляет зрелище благоденствия. Везде строят каменныя и деревяныя здания, но от того, что многие домы в один этаж и улицы чрезвычайно широки, в городе еще мало жизни и движения. Его можно сравнить, я думаю, с Петербургом в младенчестве, и вероятно даже, что через сорок лет Петербург не представлял такого богатаго результата, как Одесса.

Красота некоторых зданий замечательна: кроме театра, госпиталя и других общественных заведений, есть частные домы настоящие дворцы, где соединен самый изящный вкус с величайшею пышностию. В этом числе, и конечно первые, домы Графа Воронцова и Г. Нарышкина. Вид города, с моря, превосходен. Очень хороший публичный сад и деревья, насаженныя почти во всех улицах, придают Одессе во всякое время нарядную, праздничную наружность.

Посреди публичнаго сада воздвигнута статуя герцогу Ришелье. Это дань справедливой признательности, потому что это имя соединено почетно и неразлучно с основанием и первыми годами самого города. Через пятьдесят лет, Одесса будет такой же богатый и населенный город как Марссль, и благосостояние Крыма сделается одним из начал этого последствия. Покуда я оставался в Одессе, ни одно утро не проходило, чтобы я не насытил чем-нибудь своего любопытства, а по вечерам я участвовал в праздниках, которые мне давали. Никогда, в самое блестящее мое время. я не видал такой вежливости и такой заботливости о себе.

Граф Витт начальствует не одними военными поселениями: под его командою все войска, расположенныя в этой части Русской империи.

Кстати я разскажу здесь о новом образовании Русской армии. При нем исчезли многие несовершенства, которыя ослабляли ея силу, и замедляли, делали неверными пособия рекрутских наборов.

Неизмеримая обширность империи была причиной, что рекрутские наборы всегда требовали много времени. Далекие переходы, которые при самом начале службы должны были делать рекруты отдаленных провинций, необходимо сопровождались большою потерею в людях. Нынешний Император чувствовал это, и вот как отвратил он эти неудобства.

Все пространство империи разделено на две части: к одной принадлежат отдаленныя провинции, мало населенныя и не участвующия в наборах для действующей армии; оне снабжают людьми отдельные корпусы, на ближайших границах. Другая часть, составленная из центра империи, из областей больше населенных, одна дает рекрут, необходимых для армии . Таким образом около сорока миллионов человек доставляют рекрут в армию, и границы пространства, на котором производится рекрутский набор, не слишком удалены одна от другой.

(После этого и несколько далее автор описывает состав армии и разделение корпусов и полков; но известия его не во всем верны, и сверх того уже не соответствуют новым переменам и улучшениям в состав наших войск; пропускаем эти подробности, и переводим только вывод, сделанный г-м маршалом).

Следствием этого новаго образования было:

1-е, что рекрутский набор производится быстрее нежели прежде, потому что отдаленныя провинции не участвуют в нем;

2-е, что потеря в людях, посылаемых из провинции, теперь ничтожна, между тем как прежде она была огромна:

3-е, что все средства для рекрутскаго набора предвидены и приготовлены.

Но армия Русская должна быть в полном составь всегда, и даже во время мира, чтобы с пользою и кстати способствовать потребностям политики. Необходимость этого понятна, если сообразим удаление России от центра Европы, время, которое надобно употребить для сбора рекрут, хотя и уменьшенное теперь, однако еще значительное, и неудобства климата для обучения их. Таким образом Россия, по своему могуществу играя важную политическую роль, принуждена содержать во время мира армию, гораздо многочисленейшую нежели другия Европейския государства, где народонаселения, сближенныя на пространстве не обширном, могут быстрее поставить свои армии на военную ногу.

При первом взгляде можно ужаснуться, какие огромные расходы должна употреблять Россия на обыкновенное, всегдашнее содержание такого состава войск. Но в мире почти все вознаграждает себя: если доходы России, соразмерно ея народонаселению, не таковы как доходы других больших Европейских государств, между тем как ея армия должна быть в мирное время сильнее всех других, эта держава однако может удовлетворить все, потому что содержание войск обходится ей дешевле, и одинакая сумма денег выражает средства больше огромныя своим употреблением. К этому замечанию надобно прибавить, что вся туча Казаков, столь важная и полезная для Русской армии, не требует почти никакого содержания в мирное время.

« Любопытно сравнить, во что обходится разным Европейским державам содержание солдата в мирное время. Из этого можно извлечь выводы политической экономии, и указания на лучшую или худшую администрацию.

« Соображая цену всех вещей в Англии, изобильную пищу Английскаго солдата и его необыкновенное благосостояние, нельзя не удивляться такому выводу. Он объясняется тем, что все, необходимое для вещественной жизни, в Англии почти также дешево как на твердой земле, что одни предметы роскоши там дороги, а они совершенно чужды войскам. Разность в цене содержания солдата в Англии и во Франции употребляется вся на пищу его и личныя удовольствия. Дай Бог, чтобы когда-нибудь Французский солдат был предметом такой же заботливости, и чтобы в его состоянии сделали улучшение, столь справедливое и заслуженное!

Покуда Граф Воронцов приготовлял в Одессе все для путешествия, которое мы должны были совершить с ним по Крыму, я отправился осмотреть военныя поседения кавалерии: по высокой благосклонности Своей, ИМПЕРАТОР повелел показать мне их, Мая 26-го я отправился с Графом Виттом на берега Буга.

Но прежде нежели отдам я отчет в этом путешествии, не худо представить общее понятие о военных поседениях, и показать основания, на которых они были учреждены.

Обращаюсь к моему путешествию.

От Одессы до Буга проезжал я по стране бедной и как бы опустошенной. Несколько деревень, почти в развалинах от неурожая 1832 и 1833 годов, малое народонаселение, без скотоводства, с небольшим количеством обработанной земли, где сбор хлеба не велик, по тому что все сожжено солнцем, вот что было перед моими глазами в это время.

Я встретил однако, в небольшой долине, одну деревню в лучшем состоянии, украшенную довольно большим числом насажденных деревьев. Она называется Павловскою, и принадлежит старому, осьмидесяти-двух летнему, генералу Хорису, который долго был начальником штаба при Суворове. Я остановился у него завтракать, и разговор с ним был для меня чрезвычайно занимателен. Я не переставал говорить о Суворов, а он любить потолковать о нем, и разсказывал мне множество подробностей об этом необыкновенном человеке. Все его слова были запечатлены признаками неоспоримой истины. Выходит, что мы знаем Суворова только сквозь тысячу предразсудков; что, по уму и сведениям, это был человек высшаго разряда; что все, разительное своею странностию и особенностию, было с его стороны следствием разсчета и хитрости. В самом деле, если б он был таков, каким почитают его в Европе, мог ли бы он присоединить свое имя к таким огромным делам и приобрести такие великие успехи?

Суворов получил воспитание тщательное; говорил и писал на семи языках правильно. Он имел глубокия сведения в истории, читал и учился много. Когда он обедывал поутру, и приходящим сказывали, что он спит, это значило, что он заперся и работает.

В первую половину своего поприща, до лет довольно старых, он в обхождении своем был таков же как и все. Но Екатерина II сказала однажды при нем, что первое условие для успехов при Дворе, обратить на себя внимание чем-нибудь резким, отличиться от толпы особенным обращением, и он начал притворяться чудаком; а это давало ему право делать и говорить все. В то время множество самолюбивых воинов, людей полуобразованных, занимало высшия места, и толпилось на пути к счастию, без успеха в своих предприятиях. Суворов решился сделать их смешными и показывать презрение к науке. Он действовал не совсем искренно, потому что для себя не упускал ни одного случая научиться; но он хотел прослыть человеком со способностями и вместе невеждою; почитал за лучшее, в глазах других, приписывать свои успехи внезапному вдохновению, а не разсчетами и следствиями своих изысканий, своего труда. Такой образ действия был, как видно, в то время, сильнее всякаго другаго для одушевления Русских солдат.

Суворов поставил себя на такую ногу, что не прекращал своих странностей и перед ИМПЕРАТРИЦЕЙ, также как и перед всеми другими. Когда она хотела говорить с ним о делах, он отвечал прежде всего шутовством; но когда Государыня сказывала ему, что довольно шутить, он вникал в предмет и говорил, не дозволяя себе никакого уклонения, столько же умно, сколько разсудительно. Его шутовство, всего чаще, имело целью посмеяться над придворными, которых он ненавидел, и досадить им.

В этом отношении осталось о нем множество анекдотов, презабавных, но где, под оболочкою странности, видны ум светлый и язвительное намерение. Все уже знали его, и каждый покорялся необходимости, потому что Императрица сама, оценивая заслуги такого человека как Суворов, подавала в том пример. Только перед одним человеком не позволял он себе, никогда, ничего страннаго или неприличнаго, и всегда обходился с ним почтительно: это Фельдмаршал Румянцов, первый Русский генерал, который умел побеждать Турок, постоянно и с армиями небольшими. Суворов изъявлял к нему величайшее уважение, глубокую почтительность, и ни один поступок его не даст повода сомневаться, чтобы он не был в этом искренен.

Военный взгляд Суворова достоин удивления: перед неприятелем он превосходно постигал время, каким мог располагать, и никогда не ошибался в своих разсчотах. На Рьмнке Верховный Визирь угрожал ему осьмидесатитысячною армиею, а он мог противупоставить ему только осьмнадцать тысяч, и надеялся на помощь Австрийской армии, под начальством принца Кобургскаго, котораго ждали с нетерпением. Движения Верховнаго Визиря показывали, что он незамедлит напасть; но приготовления к этому могли продолжиться еще несколько часов. Суворов, чтобы показать, как мало заботится он о нем, идет в баню. Ему сказывают, что показалась голова Австрийской колонны; он вышел из бани, бросился на лошадь, двинулся против неприятеля, прежде нежели тот совершенно выстроился, разбил его и обратил в бегство.

В Кинбурне с ним была горсть солдат; несколько рот, расположенных довольно далеко, еще не приходили, когда Турки начали делать высадку. Надобно было провесть как нибудь остаток времени, необходимаго для сбора его войска: он идет в церковь и велит служить молебен. Между тем пришли ожиданныя роты; он выходит из церкви, бросается на неприятелей, и все высаженные на берег были положены на месте: взят в плен один человек, и Суворов послал его к Потемкину, бывшему при осаде Очакова, довести о подробностях своей победы.

Суворов лучше всякаго другаго генерала знал дух солдата и нравственную часть войны. В этой возвышенной части, в этом отличительном и главном свойств великих полководцев, известных истории, был и Наполеон выше других. Суворов имел сверх того качество безценное, к несчастию слишком редкое у военачальников; он не знал усталости, не знал никаких нужд, делил с солдатами труды, дополнял в затруднительных случаях все своим примером, так сказать, сливался с ними. Вот лучшее и самое сильное красноречие военное, которое увлекает все. Оно часто было красноречием Александра и Цезаря.

В 1796 и 1797 годах, Суворова сильно занимали Итальянские походы, бывшие дебютом генерала Бонапарте и началом его славы и могущества. Суворов удивлялся его движениям и этому ряду действий, так умно соображенных, так смело выполненных, что они могут служить образцом для военных людей, мыслящих о своем деле и желающих изучить его, понять большую войну. Он сказал генералу Хорису: «Надобно скоре послать меня против Бонапарте; не то, он наконец перейдет через Немцев и доберется до нас.» Изумительное предвидение! Оно сбылось, слишком сбылось, для гибели Наполеона.

Я приехал на Буг, и с высоты, господствующей правым берегом этой реки, глядя на противулежащую сторону и на деревню Вознесенскую, насладился приятным чувством. Глаза мои облегчились и ожили при виде прекрасных насажденных деревьев, обработанных полей, стад, и красивых домиков, одинаково выстроенных по правильному плану. Мне казалось что я подле земнаго рая; а я был при входе в военныя поселения. Вознесенск главное место уланскаго полка этого имени и вместе перваго кавалерийскаго корпуса, которым командует генерал Сакен, племянник Фельдмаршала.

Генерал-лейтенанты Шабельский и Захаров, и генерал-маиор Реут, был также в этом месте. Генерал Сакен человек еще молодой, однако сделал все последние походы. Он был в сражении под Парижем, и напомнил мне обстоятельства, когда мы находились на небольшом разстоянии, в виду друг у друга. Я не могу выразить, как обязательно приняли меня, как заботились обо мне генерал Сакен и все офицеры, все генералы. Таж заботливость, тоже внимание, те же знаки уважения возобновлялись во все восемь дней, которые провел я в военных поселениях, и нет ни одного места, где бы не окружали меня ими. Говорю это в один раз, чтобы избегнуть повторения, которое было бы сладостно для моей признательности.

С неизменным удовольствием начинал я видеть, как осуществлялось все, что разсказывали мне о военных поселениях. Вознесенский полк находился тогда в Молдавии, следовательно я мог посетить только заведения его: там во всем полнота, порядок, совершенно цветущее состояние. Школы и кантонисты восхитили меня, как и госпиталь. Хороший быт крестьян ощутителен: домы опрятные, красивые; скот превосходный; все показывает благосостояние истинное. Я видел в конском заводе всех кобылиц и жеребят. Лошади двух годов чрезвычайно рослы, и также огромны как в Венгерских заводах трехгодовыя; а их кормят не зерном; но трава здешних полей удивительно сочна, и гораздо питательнее корму в других странах. Вместо Вознесенскаго полка который был и походе, сюда прислали два эскадрона Бугскаго полка; они временно останавливались здесь на службе. Я смотрел их: они отлично хорошо знают и эскадронное ученье и одиночное. Я не видал войска, больше блестящаго и более быстраго в движениях.

Рано утром отправился я в Константиновку, и видел там резервный эскадрон Вознесенскаго полка. Тогда резервные эскадроны составлялись только из молодых солдат: после это переменили. Эскадрон, весь сформированный из здешних урожденцев, может статься, не был столько обучен как другие; но люди ездили превосходно, и если бы распределить их и другие эскадроны, никто не заметил бы разницы между ними и старыми солдатами. Оттуда мы приехали в Благодатное (Blogotatnava), где три эскадрона Одесскаго полка занимали квартиры временно, от того что встретилось, затруднение в продовольствии. Эти эскадроны решительно не оставляли ничего желать: можно было только удивляться им во всех отношениях.

Потом я видел в Лизогоре (Лысой горе), два эскадрона гусаров, которые квартировали поблизости и еще не поселены; откуда приехал ночевать в Ольшанку. На другой день утром видел я резервный эскадрон Ольвиопольскаго полка, и сделаю о нем такое же замечание, как о резервном эскадроне Вознесенскаго полка. Ольвиопольский уланский полк был в Молдавии. Я видел сохи, принадлежащие землям этого эскадрона: для каждой есть три пары волов, и еще одна в запасе. Ничего не может быть красивее их упряжи, и ни что, яснее не показывает довольства, как вид самих пахарей. Эти люди, вообще высокие и сильные, в превосходном платье, в хороших сапогах, представляют тип благосостояния и здоровья. Они служили прекрасным образчиком военной части здешнего народонаселения. Из трех сот тягол эскадрона, только сто восемьдесят несут общественныя тягости; остальныя сто двадцать свободны, потому что не причислены к составу поселения.

Мы весь день ехали видя огромныя полковыя стада: на это время приказано было держать их около дороги. Я нашел, что все они в лучшем состоянии, и этим обязаны запасам, какие хранятся в магазинах. Не так было в соседних губерниях; там долго еще будет отзываться бедственная засуха, поразившая их. Я остановился в Добрянке, где учрежден полковой конский завод . Строения обширныя, удобныя, но без всякой роскоши. Здесь все сделано для пользы, и ничего для глаз. Таков собственно характер военных поселений. Ничем не пожертвовано обольщению, эффекту все устроено для пользы, в духе, благоразумной экономии, и с большою разсудительностью. Здешний завод дает превосходных лошадей, породных, кровных и рослых.

В Добрянском заводе находилось сто восемьдесят приплодных кобыл, и предположено было увеличить это число до двух сот пятидесяти. Усиленный до такой степени, завод будет обезпечивать ремонт для всего полка. Тоже сделано во всех полках, и с 1837 года ремонты их не будут стоить ни одной копейки казне, а между тем превзойдут все другие кавалерийские ремонты в Европе, Русские и иностранные.

Я остановился в Ново-Архангельске, посмотреть четыре эскадрона уланскаго полка его имени. Могу повторить тоже, что сказано о других полках. Не может быть лучшей кавалерии: она доведена до совершенства. Ново-Архангельск граница военных поселений со стороны Украйны. Переезжая через реку, оставляете земли их. Насупротив лежит деревня Тарговиц, достопамятная тем, что в ней был подписан в 1795 году акт Польской конфедерации. Эта деревня принадлежала графу Потоцкому, который играл большую роль, во время Польской революции, и сделался предметом ненависти своих земляков, за то, что постоянно быль привержен к России. Теперь Тарговиц принадлежит прелестной графине Киселевой (comtesse Kisseloff), одной из его дочерей. И как я находился уже с Украйне, то поехал в Умань, главное место значительных поместьев, какими обладала здесь фамилия Потоцких.

Страна делается лучше с каждым шагом вперед. Видно, что она обрабатывается давно и чрезвычайно населена. Всем известно богатство Украйны: это страна самая урожайная в мире. Осадочныя земли, черныя и глубокия, отличаются необыкновенным плодородием; но они образуют возвышенную плоскости и вообще безводны, так, что первое условие хорошаго урожая - дождливая весна; если в это время нет дождей, все погибло,

Эта возвышенная плоскость пересекается множеством тесных долин, которые не что иное как овраги. В них струятся кой-где ручьи, и небольшие плотины или загороды образуют пруды, где вода служит для мельниц или для летних потребностей. За недостатком ручьев, делают также водохранилища для дождевой воды. Эта страна украшена множеством насаждений: свежия, прекрасныя рощицы прерывают однообразие долин; она волнообразна и представляет глазам приятные, разновидные ландшафты. Впрочем, здесь отличительный характер природы чрезвычайное богатство.

Вечером, приехал я в Умань, городок, где тысяч семь или восемь, душ. Замок, в котором я остановился, ничтожен и несообразен ни с богатством прежнего владельца, ни с великолепными садами, разведенными версты за две и стоившими больших издержек. Я скоро буду говорить об этом. Граф Потоцкий, отец, хотел прибавить к садам и великолепный замок; но постройки остались в проекте: окончены были только сад и принадлежности к нему.

Мая 29 видел я великолепный полк Павлоградский гусарский. В продолжение часу он маневрировал передо мною с величайшею ловкостью и удивительной точностью. Этот полк со славой участвовал в войне, и получил, в знак отличия и в награду, георгиевский крест на штандарты. Он также назначен в поселение. Тогда принадлежал он к бригаде генерал-маиора Бринкена и к дивизии генерал лейтенанта Захарова.

Я поехал осмотреть знаменитый сад графа Потоцкаго, названный Софиевкою, по имени жены его, и воспетый аббатом Делилем. Природа сделала в этом месте, немногое; все - создание человека, который истощается в усилиях, когда хочет подражать ей.

Посреди богатых, волнообразных долин Украйиы, в двух верстах от Умани, почва вдруг идет углублением, что очень обыкновенно в этой стороне, и образует долину, где льются обильные ручьи. Большие обломки скал и неправильнаго гранита (granit erratigue), лежат на поверхности земли, раскиданные в разных местах. Здесь-то граф Потоцкий вздумал сделать центр своего саду и дополнить трудом все, чего не доставало.

Все воды в окружности, которыя выше здешних, соединили и провели каналом в верхнее озеро: это стоило страшных сумм. Огромныя скалы перевезены и поставлены почти так же как сделало бы это землетрясение; обильныя воды рвутся через них и представляют прекрасный водопад, который был бы однако ж ничтожною случайностью природы в Швейцарии; но здесь это подвиг изумительный, когда подумаете, что он был следствием прихоти частнаго человека. Гроты, как, будто случайно созданные, образуют галереи, по которым есть сообщение между углублением долины и самою верхнею плоскостью. В летние жары это прохладныя залы. Подземным каналом проведена вода, которая льется из ребра горы целою рекою, и Вы подумаете, что искусство только привело в порядок и украсило произведение природы, но в самом деле тут все сделало искусство. Озеро, занимающее почти всю долину, украшенную храмами и дорогими постройками; превосходныя насаждения на холму и близлежащих частях, все это вместе составляет удивительное целое, ознаменованное вкусом, и конечно одно из лучших созданий человека.

По при таких огромных усилиях, цель не довольно достигнута. Софийский сад слишком мал по своему великолепию; он бы должен служить святилищем чему-то большому, быть окружен неизмеримыми рощами, а сам составлял только средоточие целой страны, посвященное удовольствиям и великолепию. Если бы это окружили парком, раскинутым тысячи на три или на четыре десятин, и на возвышении выстроили предположенный замок, тогда не было ничего равнаго, ни красотой, ни вкусом, в целой Европе. Выстроены только прекрасныя оранжереи, которыя должны были примыкать к замку. Говорят, что этот сад стоил графу Потоцкому больше пяти миллионов Франков.

Полковник и офицеры Павлоградскаго полка, виденнаго мной поутру, давали мне там обед, и оказали такую вежливость и искренность, что я был сердечно тронут. Полковые солдаты пели, как это обыкновенно водится в Русской армии во время переходов. Обычай прекрасный: это средство развлечь солдата и действовать на его нравственность и здоровье. Сила музыки гораздо могущественнее, нежели как воображают себе; надобно только употреблять ее с разбором. Русские песни исполнены мелодии и прославляют всегда народные предметы.

Мая 30 отправился я в Елисаветград. Этот город лежит на другой оконечности военных поселений, в ста восьмидесяти верстах от Умани. Мы быстро переехали разделяющее пространство, и вечером, довольно рано, были уже в Елисаветграде. Граф Витт велел собрать там бригаду уланов и бригаду кирасиров. Первую составляли полки Ново-Миргородский и графа Витта: вторую полки Великой Княгини Елены Павловны и Стародубовский (Raradonbeff, как называет его автор). Каждый был в состоянии осьми эскадронов, по пятнадцати рядов в построении; следовательно всего было, в тридцати двух эскадронах, около пяти тысяч человек, и сверх того шестнадцать орудий конной артиллерии. Тридцать перваго числа утром я осмотрел эту превосходную кавалерию и видел маневры ея: она была построена в движении и выполняла все возможныя движения с необычайной точностью и правильностью. Два предмета поразили меня и оба я одобряю вполне: первый, что при конце аттак не требуют от войск ни какой регулярности, и второй, что кирасиры вооружены пиками. В этих нововведениях видно знание сердца человеческаго и духа войны. В самом деле, ничего не может быть безразсуднее, как предписывать чрезвычайную регулярность в таком движении, которое не может быть никогда слишком быстро и слишком стремительно. Цель аттаки - опрокинуть неприятеля; чтобы достигнуть до этого, надобно нестись к нему как можно быстрее: очень важно уменьшить действие его огня, внушить ему живейший страх, и наконец ободрить дух своих солдат и разгорячить их лошадей. Все это несогласимо с правильным, строем и сжатыми рядами. Таким образом, в аттаке, сообразной с ея назначением, всегда выйдет небольшой безпорядок: это неудобство, которое надобно стараться уменьшать; но лучшее средство против него: приучить войска быстро перестраиваться после атаки. Если так должно быть на войне, так надобно действовать и на маневрах. Иначе, когда безпорядок явится перед неприятелем, солдаты почтут все погибшим. Если, напротив, этот безпорядок предвиден и они приучены к нему, они будут знать наперед, что в нем нет ничего худаго, и, привыкши быстро перестраиваться, исполнят, это сами собою, так что офицерам не нужно тут даже вмешиваться.

Я также всегда советовал дать кирасирам пики, но тщетно старался, чтобы это приняли во Французской армии. Некоторыя подробности подтвердят мои слова, что напрасно почитают пику оружием легкой кавалерии: напротив, она, по самому свойству своему, оружие кавалерии линейной, тяжелой, и именно кирасиров. Но у людей во всем господствует привычка.

Часто случается, что в государствах самых просвещенных принимают новые обычаи, на веру и только с примера других; о применении их не разсуждают и не хотят сообразить обстоятельств побочных. Не принимая на себя труда изыскать начало обычая, идут от ложной точки, и следствия бывают, естественно, ложныя. Ошибочное употребление пики, при вооружении конных войск, служит одним из величайших доказательств моего мнения.

Заметили, что небольшие воинственные народы, жители долин, где лошадей множество, бывают вооружены пиками: в пример приведем Казаков и Бедуинов. Эти народы были непросвещенные, не знали ни какой правильности в битвах, и потому их почитали, да и надобно почитать, легкими войсками. Они, с детства привычные владеть пикой, умели пользоваться ею превосходно. Тут то сказали: «Вот оружие легкой кавалерии.» А это - нелепость!

Обитатель земли варварской, куда не проникала ни какая промышленность, где нет ни заводов, ни магазинов оружейных, ни денег для покупки оружия от иноземцев, обитатель такой земли садится на лошадь и хочет вооружить себя. Он отрубает длинную жердь, заостряет ее с конца, обжигает его для крепости, и вот у него пика. Потом он достает себе гвоздь и вколачивает его в оконечность своей жерди: оружие становится больше опасным. Наконец, таже жердь обделана железом, правильно выкованным для ней, и вот пика, принятая в войсках. Ясно, что Казаки и Бедуины вооружились ею не по выбору, а по необходимости; они сделались страшными с нею от своей ловкости и опытности, а из этого ошибочно заключили, что легкия войска, учрежденныя единственно в образованных государствах, должны быть вооружены также пиками.

Пика есть оружие кавалерии линейной, и особенно той, которая назначается против пехоты. Линия кавалерии пускается в аттаку против пехотнаго каре. Одушевленная храбростью, она, не взирая на огонь, устремленный против нея, достигает до пехоты; но если пехота остается безстрашною, непоколебимою, что выйдет из этого? Штыки удерживают лошадь в таком разстоянии от пехотинца, что кавалерист не может рубить его, и лошадь, настоящее нападательное его оружие, падает убитая, и делает пролом, сквозь который могут проникнуть стоящие подле. В этой борьбе вся выгода на сторон пехоты. Напротив, если бы таже линия кавалерии была вооружена, вместо сабель, пиками, которых ряд выставляется на четыре фута впереди лошадей, тогда ничто не могло бы с успехом противиться ей. Но в бою человек на человека, оружие короткое гораздо удобнее и представляет больше выгод, нежели длинное оружие, так, что гусар или конный егерь, при совершенном равенстве во всем другом, наверное побьет улана. Первым легко отражать удары, и они могут в свою очередь нападать, прежде нежели противник, устремленный на них, приготовится к защите. Таким образом, прилично было бы вооружить 176 легкия войска только одними саблями, несколько кривыми, потому что в отдельном бою он гораздо действительнее палаша. Пусть также будет у них огнестрельное оружие: оно увеличит средства защиты и будет служить для извещния массы войск, которым они должны служить предшественниками и вестниками. Но кирасиры и вся линейная кавалерия должны иметь пики и палаши (прямыя сабли); первый ряд кидается в аттаку пиками в упор, второй ряд с палашами в руке. Когда нанесен удар и ряды смешаны, тогда сабли второго ряда окончат все дело.

Во времена рыцарских сражений, всадники бывали вооружены пиками; бой шел лицом к лицу и сталкивались прямо, в это время употребление длиннаго оружия имело свои преимущества. Но тогда оно было равной длины у сражающихся. Совсем иное теперь, когда дело идет о войске, у котораго оружие длиннее сабли и поражает не подвергая своего владельца ударам противника. Было сказано, что пика - царица великаго оружия: справедливо, если ее употребляют с разбором. Но не значит ли делать на выворот, когда дают пику легким войскам, и отымают ее у линейной кавалерии, особенно у кирасиров, которых сила могла бы удвоиться от нея?

Если Казаки составляют войско, которое не имеет подобнаго себе нигде в Европе, то это отнюдь не по милости их пики. Их достоинство зависит от частных обстоятельств, следствия нравов и образа жизни людей, поступающих в это войско.

Я приведу один пример, в подкрепление своих мыслей об употреблении пики и о средствах извлечь из нея важныя последствия.

В 1815 году, во время Дрезденской битвы, когда, на левом фланге Австрийской армии, кавалерия оставила пехоту, наши кирасиры сделали много повторительных аттак против этой пехоты, но она постоянно противилась им, отбивая каждую аттаку. Между тем, невыгоды погоды были все против нея: дождь сделал почти все ружья неспособными к стрельбе. И при всем том, не могли уничтожить неприятельской пехоты иначе как пославши, впереди кирасиров, пятьдесят уланов из прикрытия генерала Латур-Мобура: они прорвали каре и дали кирасирам возможность проникнуть в него и истребит все. Уланы могли приблизиться безвредно, потому что ружейные выстрелы были редки; но тут не было бы сомнения и при всяком другом случае, если бы сами кирасиры были вооружены грозною пикою. Она также победоносна в сражениях кавалерийских, строй против строя, когда у неприятеля в руках только сабли. Превосходное оружие при сближении, или когда хотят сблизиться, она точно так же хороша во время преследования.

Таким образом, я имею право сказать, что грозным оружием линейной кавалерии должна быть пика, и пособием для нея сабля; но сабля и огнестрельное оружие должны составлять единственное вооружение легких войск. Обычаи и противные предразсудки, без сомнения, долго еще будут оспаривать эти начала; но истина их кажется мне доказанною.

Граф Витт, после общих движений кавалерии, просил меня назначить людей, без выбора, из разных эскадронов, чтобы я мог судить об отдельном знании каждаго. Несколько сот человек выехало из рядов, и я имел наслаждение видеть их необыкновенную ловкость. При этих маневрах были генерал лейтенанты Яхонтов и Заборинский, и генерал маиоры Пален, Лаузель и Есимонтовский (Еzemisosky). Все, они были так добры и вежливы ко мне, что я нахожу особенное удовольствие припомнить их имена и выразить им свою признательность.

После маневров мы отправились в Петриковку, переименованную в Новую Прагу, в награду поселенному там полку, за блестящий подвиг его во время Гроховскаго дела. Он проскакал через всю линию Поляков, не останавливаясь, до самой Праги. Это кирасирский полк. Он оправдал неопровержимо употребление пик, о котором я сейчас ораторствовал. Этот полк носит имя принца Альберта Прусскаго, своего шефа. Я видел четыре эскадрона: они маневрировали с таким же совершенством как все прочие; может быть, в них я нашел даже некоторое превосходство перед другими. Новая Прага есть штаб квартира полка и вместе дивизии. Я с величайшею подробностью осматривал все заведения: они устроены вполне, и удивляют совершенством по всем частям. Кантонисты, школы, магазины, госпитали, квартиры офицеров и юнкеров (sous-officie), манежи, конюшни, конский завод, все показалось мне выше похвал. Я заметил, как способна здешняя земля для воспитания лошадей, потому что он приобретают рост какой угодно.

Лошади Русских кирасиров гораздо выше, нежели во всех других армиях у того же войска. Оне двумя и даже четырьмя дюймами выше наших и Австрийских. Сверх того, они хорошо сложены, сильны и способны к обучению. Все эти колоссы выходят из полковаго завода.

Вечером мы возвратились в Елисаветград, сделавши сто верст, и, можно видеть как хорошо употребили свое время.

В Елисаветграде около шестнадцати тысяч жителей. В нем порядочная торговля, а самый город лучше всех, какие видел я в Новой России, кроме Одессы. Можно сравнить с ним Бессарабский Кишинев, по наружности и по свойству жителей. Меня сердечно опечалило известие, что часть этого хорошенькаго города, который оставил во мне самые приятныя впечатления, вскоре после моего отъезда была истреблена ужасным пожаром.

Перваго Июня мы отправились в Николаев, где устроена огромная верфь для Русского Флота, во ста осьмидесяти верстах от Елисаветграда; но мы сделали весь переезд в девять часов. Почти невероятно, с какой быстротой ездят в России. А мы еще останавливались осмотреть конский завод Одесскаго уланскаго полка. Я должен повторить о нем, что говорил о других конских заводах. Прибавлю одно, что здесь так легко, естественно, так успешно разведение и воспитание лошадей, что казна, обладая множеством земель готовых для этого, кажется, не должна бы ничем ограничивать столь полезнаго дела.

Неизмеримыя долины, по которым я проезжал уже несколько дней, производят странное впечатление на того, кто видит их в первый раз. Это поверхность ровная, обширная, горизонтальная, напоминающая вид моря; пространства обширныя, где все однообразно, и где можно было бы употреблять не без пользы компас, вместо указателя, если бы его не заменяли торныя дороги. Кое-где, на разстоянии многих верст, видны курганы; но, вероятно, это не были могилы. Скоре можно подумать, что эти насыпи служили наблюдательными пунктами Крымским Татарам, когда, выходя из своего полуострова, они производили набеги до самых берегов Днепра.

От Елисаветграда до Николаева, я во все время ехал параллельно направлению долины, образуемой Ингулом (Lipul). Эта речка начинается около Елисаветграда, принимает в себя множество источников, и вливаясь в Буг она уже значительная река. Соединение Ингула с Бугом образует такую огромную массу воды, что это дало мысль учредить, при слиянии их, военный порт, и Николаев выстроен на левом берегу реки. Он создание Потемкина. Местоположение выбрано хорошо, и для верфи нельзя ничего желать лучшего. Удаленный от берегов, закрытый от покушений неприятельских, этот порт вблизи всякого нужнаго продовольствия. Доставка идет по Днепру и через Лиман, который служит сообщением с этою рекою. Так можно доставить сюда лес, железо, пеньку, кожи и все необходимое.

Николаевский арсенал, кажется, еще не соразмерен с своим предназначением и с ролею, которая ожидает его в будущем. Я думаю, здесь надобно иметь многие крытые доки, где бы вдруг могло находиться несколько кораблей. Местность представляет восемь пунктов, способных и удобных для этого. Не так давно кончено полезное дело; прорыть выход из верфи так, что не нужно употреблять камелей для провода кораблей в Севастополь, где их вооружают. Теперь ста двадцати пушечные корабли могут без труда выходить до самаго моря, не встречая никакого препятствия. Местность в Николаеве так удобна для верфи, что могущественная воля в короткое время создает в нем великолепнейшее заведение: надобно только употребить на это несколько миллионов.

План Николаева был начертан в огромном размере, но город выстроен не вполне и в нем еще много больших пустых мест. Домы прекрасные; насажденныя деревья украшают улицы; народонаселение будет увеличиваться, по мере, того, как станут производить большия работы. Этот город весь посвящен морской службе: в нем только и живут флотские. Я нашел здесь адмирала Лазарева, отличнаго моряка, который три раза объехал кругом света. Он старался принять меня как можно лучше, и показал все заведения.

Я смотрел великолепный ста двадцати пушечный корабль «Варшаву», который был почти окончен и готов для спуска в море и отправления в Севастополь. В постройке и во внутреннем устройстве его много щеголеватости. Это первый, какой я видел, корабль с круглою кормою: форма, кажется, принятая теперь во всех нынешних флотах. Адмирал был столько обязателен, что послал к эскадре, крейсировавшей в Черном Море для обучения, приказ возвратиться в Севастополь, для того чтобы я мог видеть ее по приезде туда.

Я осмотрел обсерваторию, которая находится за городом, на хорошо выбранном месте. В ней есть прекрасные инструменты, и, между прочим, превосходный телескоп Рейхенбаха, с балансом, почти такой же как в Венской обсерватории. Тут я видел еще один любопытный инструмент, показывающие, что постройки, на вид самыя твердыя подвержены сотрясению, от действия самой слабой причины.

Отдельный от здания столб утвержден на двадцати футах каменнаго фундамента, вдали от всякаго внешнего действия, и на нем находятся часы или хронометр. На верху поставлен испытательный снаряд, изобретенный чрезвычайно остроумно. Он состоит из самаго тонкаго и гибкаго стальнаго прута, с тяжестью на верхней его оконечности эта тяжесть приходит в колебание от легчайшаго движения, так что даже ход секундной стрелки на часах производит в ней колебание, сообразное движению стрелки.

Обсерваторией управляет астроном, молодой человек высоких достоинств, и вместе скромный, простой в обращении. Это Г. Кноре, урожденец Дерпта и воспитанник тамошняго университета. Я уверен, что он займет место в ряду первостепенных ученых.

Я осматривал дом, построенный Потемкиным, и сад, насаженный по его приказанию в несколько дней, для приема Императрицы Екатерины II, во время ея путешествия в Крым. Дом, величают дворцом. Он на берегу реки, в приятном местоположении, но достоин замечания единственно по тем обстоятельствам, которые соединенным с его постройкою. Флотские музыканты первоначально заведенные здесь князем Потемкиным, играли Русские песни, чрезвычайно приятныя. В Русской музыки есть свой особенный характер; это самая мелодическая из всех народных музык. Выражение в ней глубокое и меланхолическое; она превосходно изображает страдание души, горесть отсутствия, словом, все чувства, запечатленныя грустью; а звонкие и чистые голоса, столь общие у всех жителей Малороссии, придают ей новую цену.

2-го июня, вечером, мы взошли на пароход, принадлежавший к Черноморскому флоту, и трестьяго июня утром отправились в Одессу. В тот же день останавливались мы пред Очаковым.

Я осмотрел остатки этого знаменитаго города. Все выпуклости, где была крепость, еще видны и представляют груду развалин. 6-го Декабря 1788 года крепость была взята с бою, сильным приступом. Турецкий гарнизон, в сорок тысяч человек, весь погиб при этом. За три месяца перед тем, Суворов, досадуя на медленность осады, сам собою, с одним полком, овладел валом. Он думал, что такой успех заставит поддержать его, и что крепость будет взята; но армия осталась неподвижною зрительницею его блестящаго подвига, и Суворов, раненый, был принужден покинуть взятый им пост. Потемкин, в наказание, послал его начальствовать в Кинбурн. Это обстоятельство дало ему случай покрыть себя славой, когда он, с девятью стами человек, бросил в море три тысячи Турок, вышедших на берег с намерением овладеть там важным пунктом.

С того времени, какая огромная перемена к этой части Европы, и какие успехи сделала Россия!... Татарския орды выходили из Крыма, и, соединяясь с Турецкими армиями, вели войну на Днепре: Украйна была Польскою областью; армии Польския, принимаясь за оружие, составляли одну линию с Турками и Татарами.... Теперь Россия в сердце Германии, у ворот Вены, Берлина, и имеет большую политическую власть в Константинополе, Россия, как первенствующая Держава в Европе, приняла такой вид со времен Екатерины II; но, за то, как искусно действовала она! Какое неизменное соединение могущества оружия с политикою глубокою и просвещенною!

5-го Июня, дурная погода заставила нас остановиться перед Кинбурном, а 4-го утром мы опять увидели Одессу.

Одесса представляет дивный вид с моря: вот с которой стороны является она в величайшем великолепии! Я возвратился в этот город с истинным удовольствием, восхищаясь, что опять вижу друзей, которых оставил там. Несколько дней употребил я на обозрение заведений, которых еще не видал, снова объехал окрестности города, и 8-го июня мы отправились в Крым.

Никогда путешествие не было устроено так приятно. Мы заняли великолепную Императорскую яхту, построенную по образцу яхты Английскаго короля. Сверх того, с нами был пароход для буксира, если бы безветрие стало мешать плаванию нашему.

На яхте соединилось общество самое избранное, самое любезное. Его составляли: граф и графиня Воронцовы, княгиня Голицина, урожденная Нарышкина, графиня Щуазель, урожденная Голицына, граф Витт и князь М. Голицын. Это очаровательное общество, соединенное на прелестной яхте, в усладительное время года, для путешествия, котораго целью было удовольствие, представляло все что только можно вообразить плинительнаго. Особенно мы наслаждались, чудными вечерами. Тихия ночи на спокойном море при освещении звезднаго неба, наполняют душу усладительными чувствами; каждое произнесенное слово получает от внутренних ощущений удивительное выражение, котораго нельзя передать. Мелодический голос Г-жи Шуазель оживил эту сладкую мечтательность. Ее милый характер ни однажды не изменил внимательности ея к нам, и большая часть ночей наших проходила на палубе яхты, оставляя в каждом из нас глубокия и сладостныя воспоминания.

Пароход оказался чрезвычайно полезным для нас: он тихо влек наш плавающий дворец, и при его пособии мы прибыли в Севастополь 10-го числа утром.

В Севастополе великолепный порт, и для него все сделала сама природа. Глубокий рейд его, в который входят через отверстие в семь сот туазов ширины, очень просторен, удобен для плавания, и позволяет судам лавировать; но он и столько сжат, что закрыт от моря. Защитить его легко. Порть окружен тремя стами пятьюдесатью пушками, и в него нельзя прорваться; сверх того, хотели еще прибавить тридцать бомбовых пушек изобретения Пэана (Раixhans).

Этот вход ведет ко многим внутренним гаваням, которыя нечто иное как бухты или углубления, оканчивающиеся главным углублением, так, что из них можно выбирать, смотря по времени года, по обстоятельствам и по поде, самое приличное якорное место. Грунт везде превосходный иловатый, и глубина одинаковая даже подле самих берегов. Все это местоположение сравнил бы я с деревом, у котораго разрослись ветви. Тоже самое можно видеть в Мальте; но здесь канал длиннее и пространство обширнее, так, что в нем можно поместить неограниченное число кораблей.

Здешняя морская местность одна из прекраснейших в мире, и природа окружала ее такими обстоятельствами, то есть таким особенным образованием земли, и ветрами, дующими постоянно с моря и с берегов, что равно удобен и вход и выход.

Дивизия флота, бывшая в море для обучения, возвратилась. Она состояла из пяти линейных кораблей и пяти фрегатов, и через два дня должна была отплыть снова. На другой же день отправился я смотреть ее, и был на великолепном корабле, где видел совершенство порядка и прекрасный экипаж. Нельзя не изумляться успехам России по всем частям. Какая разница между этой эскадрой и той, которая, двадцать восемь лет прежде, была в Каттаро под начальством адмирала Сенявина! Корабли тяжелые и дурно построенные, обшитые деревом, как самыя плохия купеческия суда, дурно оснащенные, неповоротливые и неходкие, управляемые экипажами не искусные, вот что я видел тогда. Такой флот мог сражаться только с Турецким; нынешний в состоянии померять сил со всеми флотами в Европе.

Морская часть в Севастополе под начальством контр-адмирала Кумани. Этот адмирал, Пелопонесский Грек по рождению, воспитывался в России. Он оказал Русской армии большую услугу во время последней войны с Турками, овладел Сизополем, что и позволило учредить складочное место съестных и военных запасов в Бургасском заливе. Он показался мне человеком умным и решительным. Другой контр-адмирал был на флоте и принимал меня среди своей дивизии. Это адмирал Скаловский (Starepwoski). Генерал-лейтенант Розен начальствовал над сухопутными силами и артиллерийский генерал маиор над берегами. Шесть других кораблей стояли разснащенные и починивались. Они должны были, через два месяца, выйти для обучения и сменить пять кораблей, находившихся в море.

Какая удивительная выгода для образования флота иметь такое внутреннее море как Черное, где и во время войны и во время мира можно маневрировать безопасно! Плавание здесь не без затруднений: близкое разстояние берегов и порывы ветра делают это море хорошею школою. Но, обученная достаточно, Русская эскадра может ждать времени для своих действий, и естественно находится на своем поле сражения, вблизи от всех пособий, между тем как та, которая будет некогда сражаться с нею, удалена от своих пособий на разстояние безмерное. «Варшава», корабль, построенный в Николаеве, должен был скоро прибыть в Севастополь; следовательно силы этой эскадры увеличивались до двенадцати линейных кораблей.

Начало города Севастополя надобно полагать с того времени, как Русские владеют Крымом. До них, рейд был пустыней. Теперь, все народонаселение, прямо или косвенно, живет здесь для морской службы: отставные офицеры и матросы тут и остаются; работники всех родов сходится сюда. Народонаселение здешнее, включая экипажи кораблей и сухопутныя войска, простирается до тридцати тысяч человек.

Тут же выстроена крепость; но находись на севере от порта, на возвышении, довольно удаленном от моря, она не закрывает города, отделяется от него портом, и не защищает ни порта, ни входа, потому что слишком удалена от моря. Город надобно было бы защитить и это легко сделать, построивши несколько укреплений небольшого размера на высотах, которыя им господствуют.

Вообще, все приморские места, где существуют военныя заведения, должны быть укреплены, во-первых потому, что они заключают в себе огромныя богатства, и более потому, что гарнизон для них всегда готов: сообразите только что в непредвиденом случае могут составить его те-же флотские, которые, в большем или меньшем числе, всегда живут там.

Севастопольский порт, кроме выгод, здесь исчисленных, представляет еще величайшее удобство флотам для наливания водою. Небольшая река, Tschomnaїa Тecshak, течет по близости. Один Французский инженер, г. Рокур, придумал употребить ее для запасных доков, которые можно было бы тогда выстроить. Сделали нивеллировку, и увидели, что, начавши работы довольно издалека, можно воспользоваться наклоном реки так, чтобы довести ее до берега на тридцать футов выше уровня моря. Канал, на протяжении осьмнадцати верст, два водопровода, тоннель в сто шестьдесят саженей, уже окончены, и успех непременно увенчает это превосходное предприятие, которое мне кажется единственным. Все известные доки или наполняются и осушаются морским приливом и отливом, и вода из них выкачивается ручнымы насосами, не то паровою машиною. Здесь они будут наполняться сверху; а разность в уровне вод дает средство осушать их когда угодно. В них будут помещаться три линейные корабля и два фрегата вдруг. О расположении этой постройки можно судить по следующему очерку:

а. помещения для линейных кораблей,

b. помещения для фрегатов.

с. соединительный канал с моря.

Исчислено, что эта великолепная работа не будет стоить больше трех миллионов рублей, и что она окончится в три года. Теперь занимается ею Английский инженер, г. Джон Ньютон.

По распоряжению ИМПЕРАТОРА Севастопольская эскадра всегда готова своими собственными средствами, или с некоторым пособием, принять на свои корабли шестнадцатитысячную дивизию войск, расположенную вблизи, на полуострове. Войска эти могут быть посажены на корабли в двои сутки, и эскадра отправится на другой же день; а как в Черном море почти всегда дуют северные ветры, она через сорок четыре часа будет у входа в Босфор. Таким образом, если бы политическия обстоятельства потребовали послать туда эти силы, они были бы там через пять дней по получении приказа, то есть гораздо прежде, нежели посланники Англии и Франции получили бы известие, что к тому приготовляются. Со времени упадка Турецкаго могущества, никакая борьба между Россиею и другими Европейскими державами невозможна в здешнем море. В самый день разрыва, граница Русская будет уже в Дарданелах.

В четырех верстах от Севастополя, на южном берегу на возвышении видны древния развалины города Xерсона. Они не представляют ничего замечательнаго: обломки, где нельзя найти никакого произведения искусства.

В небольшом разстоянии оттуда есть место, которое в древности называлось Парфеноном. Предания помещают там храм Дианы, где приносились в жертву люди, и где Ифигения была жрицей. На том же месте возвышается Греческий монастырь св. Георгия.

Крым образует полуостров, почти на сто двадцать верст в ширину и сто шестьдесят в длину, начиная от перешейка, соединяющаго его с материком, до южной точки, и от окрестностей Севастополя до Кафы, древней Феодосии, то есть на пространстве двух сот верст. Берег обрамлен цепью гор, которыя идут поясом. Возвышенность этих гор различна, однако довольно значительна. Самая знаменитая гора известна под именем Чатыр-Дага. Эта гора находится при начале восточнаго берега; цепь идет безпрерывно понижаясь и оканчивается у полуострова Керчь, где было древнее Босфорское царство. Толща горной цепи не везде одинакова, но вообще ширина ея не очень велика. За горами, к северу, открываются обширныя долины, печальныя, обнаженныя, сухия, безплодныя: они образуют возвышенную плоскость. На противоположной покатости, великолепная растительность и вековые леса; из скал бьют многоводные ключи; здесь климат усладительный и все стихии плодородия и богатства.

Я желал обозреть Крым подробно, и граф Воронцов, по необыкновенной своей благосклонности, принял труд сопутствовать мне, и быть моим путеводителем. В Севастополе я простился с милыми сопутницами моего путешествия, и должен был встретить их опять на южном берегу. Граф Воронцов, князь М. Голицын, г. Башмаков, предводитель дворянства, доктор Зенг и я, отправились во внутренность полуострова.

Прежде всего мы осмотрели работы, начатыя для проведения воды: они обдуманы хорошо и идут очень успешно. Через горы, не так высокия, но безплодныя и обнаженныя, мы приехали в Каралес, к Татарскому князю Абдил-Бею, владельцу небольшаго замка при подошве крутой скалы. Там нашел я нравы и обычаи Мусульманские. Нам хвастливо подавали обед

изобильный, но не одного кушанья нельзя было есть. После нескольких минут отдыха, мы оставили этот гостеприимный кров, где по крайней мере, хотели принять нас хорошо.

Мы продолжали путь к Бахчисараю, по стран сухой, бедной и ничтожной как только можно больше. Видны обширныя равнины меловой земли, холмы без деревьев, белыя скалы, напоминающия вид Шампани, от Витри до Шалона. Но земля здесь плодородна: хорошо обработанная она приносит, как уверяли меня, пятнадцать и двадцать зерен на одно посеянное пшеницы и ржи. Недостает рук, и почва остается не возделанною. Несколько ручьев, которые во время дождей превращаются в потоки, обрисовывают долины, где есть и деревья, и растительность, но долины эти очень узки.

В Бахчисарай приезжаете, не заметивши его. Этот город имеет особенную физиогномию. В нем только одна улица, хотя жителей от восьми до десяти тысяч обоих полов. С одной стороны его быстрая речка, с другой гора, совершенно безплодная, нагая, без малейшей растительности. Но в конце города, или, по крайней мере, близ верхней его оконечности, долина расширяется и вся занята дворцом, в котором живал хан. Дворец поправили тщательно и поддерживают так хорошо, что он теперь точно в том виде, как был при своих прежних обладателях. Он состоит из нескольких дворов и разных зданий с решетчатыми окнами, как в Мусульманских домах на Востоке. Комнат во дворце множество они расположены больше или меньше странно и убраны довольно богато. Во многих залах льются неисякающие фонтаны; в других есть бассейны из белаго мрамора, где фонтаны бьют вверх. Можно вообразить себя перенесенным в какой-нибудь дворец Азии или Кипра: все напоминает тамошние обычаи, нравы, привычки. Маленькие сады с цветами дополняют общность. Подле дворца есть мечеть, очень красивая. Вблизи нея, в отдельной ограде, могилы всех ханов, господствовавших в Крыму. Во дворце есть Христианская часовня: говорят, она основана в то время, когда пленная графиня Потоцкая была женою одного хана, который очень любил ее и позволил ей остаться в ея религии.

Бахчисарай весь населен Татарами. Нравы у них Мусульманские, но без всякаго фанатизма. Это народонаселение превосходное: обхождение его важно и холодно; говорят, что это люди правдивые и честные.

День был Пятница: мы пошли в мечеть, присутствовать при вечерних молитвах. Осмнадцать дервишей, стоя кругом, под начальством старшаго в обрядах, читали стихи Корана. Один молла пел другие отвечали с разными изменениями голоса и кривляньями. Иногда медленно, иногда поспешно, горловыми звуками, или из груди, они произносили имя Аллаха. Дервишей напрасно сравнивают с нашими монахами. Монахи не принадлежат к обществу, а дервиши могут исправлять всякие должности, заниматься всеми ремеслами. Если походят они на кого-нибудь в католичестве, то разве на некоторые братства в Италии и Южной Франции; но у тех положены в основание благотворительность, таинственная преданность, личное пожертвование собою на пользу страдающих или общества. Таких понятий нет и следа у Мусульман. Это братство, но без обязанностей и добродетелей, не, разлучных с нашими.

Происхождение Татар, живущих в Крыму, вопрос достойный любопытства. Никакое предание не назначает определенной эпохи прибытия их в Крым. И места, откуда происходят они. Вообще полагают, что они пришли в эту часть Европы в то время, когда Чингис Хан ниспровергнул мир, и что они потомки его поколения. Но Чингис Хановы Татары были Монгольскаго племени, а Монголы племя Китайское, и черты его имеют неизгладимый характер, который отличает их от всех других народов. После буду я говорить о Ногайских Татарах: вот они этого происхождения, и сохранили всю его физиогномию.

Крымские Татары гораздо больше сходны с Османлисами. Они также высоки и красивы; черты лица их резки и правильны: в них есть также природная возвышенность, и сходство в лице и нравах: они также спокойны и важны. Но они пришли в Европу прежде появления Османлисов. Можно предполагать, что Монгольские завоеватели были ни многочисленны, что вскоре они слились с прекрасным народонаселением Скифских и Греческих колоний, которое занимало Тавриду и сделалось Мусульманами. Можно думать также, что потом к ним присоединилось множество Османлисов, и из этой смеси вышло прекрасное племя, которое теперь поражает глаза.

Бахчисарай, как видно, был с незапамятных времен столицею Тавриды. Этот город назывался никогда Патакион. Скифские цари, когда их разгромил Митридат, соединились там и хотели продолжать сопротивление; но вскоре они пали. При этих-то обстоятельствах был дан политический урок, пересказанный всеми историками. Главный из Скифских царей, Скилурос, прежде своей смерти хотел поразить умы вещественным примером, дать благой совет многочисленным детям своим, и прекратить несогласия, бедственные для его народа. Он подал им связку стрел, которой никто из них не мог переломить; но он сам разломил ее очень легко, вынимая стрелы по одной: символ необходимости союза для тех, кто хочет быть сильным. Голландцы приняли его, когда сражались за свое освобождение.

13-го числа Июня, утром, мы ездили осматривать деревню Чуфут-Кале, в одном лье от Бахчисарая. Она расположена на вершине горы, в самом безплодном и раскаленном месте. Кажется, только осуждение могло бы заставить жить там. Но нет: по выбору, совершенно свободному, в этом месте живет народонаселение, в особенных обстоятельствах, и уже с незапамятных времен.

Все здешнее народонаселение составляет секта Жидов, которые отделились от своего народа прежде Рождества Христова. Почти все они обитают в Крыму: самая большая часть их находится в Козлове; очень немногие живут еще в Константинополе и в Иерусалиме. Вообще, всего этого народа не больше двадцати тысяч. Их называют Караимами. Они не веруют в Талмуд: они ближе других Жидов к первобытному закону и придерживаются Скрижалей Завета, переданных Моисеем. Они не вступают в союзы и даже не едят с другими Жидами. Славясь своим богатством, они почитаются верными своим обязательствам. Живущие в Чуфут-Кале занимают домов триста. Вероятно, они избрали это жалкое место с целию обезопасить себя. Там можно защищаться, и они могли в нем не допускать грабить себя и оскорблять. Каждый день приходят они в Бахчисарай по своим делам, а ночевать возвращаются в свое убежище.

Ныне, под властию России, они были бы везде безопасны: но Караимы привязаны к своим привычкам, и подвергаются страданиям и лишениям, к которым уже нет никакого повода. Мы были в их синагоге, где раввины, со своими помощниками, возгласили мольбы о благополучном моем путешествии.

Замечательное дело, что Восточные жители, и особенно Жиды, имеют потребность напоминать о своем происхождении и подкреплять себя воспоминанием об отечестве, котораго лишил их гнев небесный. Жиды-Караимы в Чуфут-Кале избрали себе для кладбища углубление почвы, не далеко от своей деревни, и называют его долиною Иосафатовою. Довольно красивыя деревья дают здесь тень: она конечно ни сколько не пособляет мертвым, но призывает к себе живых отдыхать, размышлять и молиться за тех, кто быль им мил. Эта мысль приятна для ума и для сердца. Место это выбрано здесь лучшее, и в сравнении с настоящею долиною Иосафатовою, вдоль которой тянется изсохшее русло Кедрона и где нет ни одного дерева, здешняя долина казалась бы восхитительною.

У Жидов Караимов прекрасные лица, спокойствие, достоинство в поступи, и ни сколько нет того отвратительнаго вида, каким вообще отличается Жидовский народ.

Возвратившись из этой долины Иосафатовой, мы поехали осмотреть Успенсктй монастырь. Без сомнения, тут было жилище первых Христиан в Средние Века. Гроты и лестницы, насеченные в скале, на половине горы, а на боку ея немногия постройки, соединяющия разные части: вот что называют Успенским монастырем, в котором некогда обитали отшельники. Один из гротов заменяет церковь: в ней служат обедню каждое Воскресенье; в большие праздники тут присутствуют все окрестные Христиане.

Утром 13-го Июня мы отправились в Симферополь. Точно такая же почва. какую видел я ехавши в Бахчисарай: страна столько же печальная, пустынная: реки чрезвычайно слабыя или безводныя в жары, быстрыя и порывистыя во время дождей. Немногия деревья нарушают это однообразие; но где долина расширяется, там видны обработанныя земли, сады и некоторыя полезныя растения. Мы остановились в Собла, даче графини Лаваль. Здесь, как говорят, были первыя насаждения, и это первое место, которое сделалось обитаемым. Растительность, прелестная и самая разнообразная, показывает все, что может производить эта страна. За здешним управителем дочь Г-на де Серра, Французскаго химика, некогда лаборанта у Фуркруа, а теперь управляющаго Императорскими землями в Орианде.

Симферополь, ныне губернский город в Тавриде, в котором живет губернатор и помещаются присутственныя места, выстроен посреди степей. В нем от пяти до шести тысяч жителей. Старый город похож на какое-нибудь местечко западной Европы; в новом городе домы прекрасные, но разсеянные на безмерном пространстве.

Это общий недостаток новых построек, в странах идущих к улучшению, каковы например Венгрия и Россия. Стараясь избегать неудобства прежних городов в старых государствах, где большое народонаселение помещается невыгодно для здоровья, лишено воздуха, и в тесных улицах сближено с маленькими, недостаточными домами, стараясь избегнуть этого неудобства, говорю я, впадают в противоположное. Домы так далеко один от другаго, улицы так несоразмерно широки, площади так обширны, что народонаселение разсеяно и город не похож на город. Жители здесь будто сельские соседи: построились ближе для легкости в сообщениях, но не хотят жить в одном месте и соединиться общими выгодами.

Домы в Симферополе с садами: это больше дачи, нежели городския жилища; много ли надобно, чтобы эти сближенныя здания приняли вид города, как мы понимаем его.

Г. Казначеев, губернатор Таврический, человек предупредительный, любезный и обязательный: он принял меня как можно лучше, и с этой минуты сопутствовал нам вовсе остальное путешествие мое по Крыму.

Я ездил осматривать сверление артезианскаго колодца. Вода была уже очень близко поверхности, когда, стараясь заставить ее брызнуть вверх, продолжали работу; но вода понизилась от этого; сверления не останавливали, и она возвысилась опять до прежней точки. Кажется, что расположение местностей в Крыму очень способно для таких предприятий, и что везде можно будет достать воду в степях: вот это будет благодеянием и источником богатства.

Для сверления земли употребляли жерди с железною оковкою. Этот способ, да и самые артезианские колодцы, известны с давних времен в Сибири: их устроили для достижения до соляных источников, и часто прорывают землю на тысячу футов. Таи нет других соляных приисков. Необходимо наблюдать только одно; чтобы снарядом действовали осторожно и избегали ударов в бок. Внезапный толчок непременно сделает прорыв. Осторожная работа требует меньше издержек, но она медленна. В такой почве, как Крымская, сверлят на шесть дюймов вокруг деревянным шестом, между тем как железным шестом могли бы сверлить на тридцать дюймов.

Люди часто глядят на новые предметы, или занимаются делами своих отцов, без размышления. Теперь везде работают над артезианскими колодцами, которые могут и должны оказать величайшие услуги земледелию и общественным удобствам: но они были с давних времен известны в Сибири и в других странах. В Артуа, от котораго происходит и название их, они были в общем употреблении, и так давно, что, как известно теперь, колодезь в Лилле, существующий до сих пор, был вырыт за восемь сот лет, и с той поры безпрерывно доставляет воду. Новый способ для делания этих колодцев, посредством удара, изобретенный в Италии, и делающий работу больше легкою и дешевою, без сомнения будет принят в Крыму и дает средство увеличить число артезианских колодцев.

Мы останавливались в прелестном жилище, версты за полторы от Симферополя. Оно принадлежит графу Воронцову, а было устроено г-м Нарышкиным, прежним губернатором Таврическим. Прелесть новых жилищ здешней страны в том, что они удобны и изящны: их устроивали люди, которые путешествовали, и брали в образец из лучшаго, виденнаго ими в других местах, что только применялось к собственному их положению. Таков здешний дом графа Воронцова, где сад распланирован превосходно и покрыт прелестными деревьями.

14-го числа мы поехали в Алушту, где опять очутились на берегу. Мимоездом осмотрели мы артезианский колодец с полном разгуле его. Глубина колодца восемьдесят один фут. Он произведение случайное: думали, по некоторым признакам, что в земле есть каменный уголь; чтобы удостовериться в том, опустили сверло, и вода брызнула из почвы.

Оттуда мы отправились в Килбурн, принадлежащий Г-ну Перовскому: он также был Таврическим губернатором и устроил себе жилище, в которое удалился. Странно, что первые из богатых людей, приехавших поселиться в Крыму, не открыли неизмеримых выгод южнаго берега, обещавшаго всякому, кто станет обработывать его, и богатое вознаграждение и пленительное жилище. Г. Перовский сделал все, что только можно было, из избраннаго им места: хотя дом у него прекрасный, сад цветущий, но окружающия места всегда будут наводить току в этом жилище. Он принял меня как можно лучше, заботился как можно вообразить, и желая на далеком пространстве ознаменовать свой добрый прием, призвал канонеров из Симферополя: ему хотелось приветствовать меня залпом артиллерии. Здесь был некогда Гилейский лес, где погиб Анахарсис, ученик и друг Солона. Он возвращался из Греции, где изучал науки и философию, стараясь зажечь факел образованности в своей стране, когда пал под ударами неприязненной руки. Его убил Саулиос, родственник его и царь Скифский, правивший Тавридой. Такую участь имели многие люди, слишком опередившие свой век: благодетели человечества они были не признаны своими современниками.

Отобедавши у Г-на Перовскаго, мы продолжали наш путь в Алушту. Дорога идет по боку Чатыр-Дага, самой высокой горы на всем полуострове. Приближаясь к ней видишь рощи, и отдыхаешь. Эта гора заметна и с моря и с внутренних долин: она везде господствует и повелевает. Вся горная цепь и отрасли ея кажутся руками этого гиганта. Отсюда-то, как из главной точки, выходят, в разных направлениях, все воды, орошающия Крым.

Вечером, в одиннадцать часов, приехали мы на берег, в Алушту, которую можно почитать средоточным местом обработанной части его; но она только начало этого прелестнаго берега, потому что большая разница между протяжением к востоку и к западу от Алушты. В западной части встречаются все роды богатства и красоты. На этой стороне плодоносная и глубокая почва, обильные источники, сланцовыя земли, удивительно пригодныя для винограду, и верхние холмы покрыты превосходными лесами, над которыми господствуют величественныя скалы. Здесь видна большая деятельность. Расчищают земли, садят виноградныя лозы и оливковыя деревья, везде строят, везде обработывают; каждый день можно видеть новые успехи. Богатые люди выезжают сюда из внутренности империи наслаждаться пленительным климатом, и приносят свои капиталы. Все это движение, все успехи произведены графом Воронцовым, который могущественно ускоряет их двумя способами. Как генерал-губернатор южной России, он облегчает все частныя предприятия в покровительствует им; как помещик он пример, которому всякой старается следовать. Выполняя дело самое полезное для своего отечества, он образует огромное местное имение, и присоединяет его к другим своим богатствам, чрезвычайно огромным.

15-го числа мы отправились далее по южному берегу. В Буюк-Ламбат остановились мы у генерала Бороздина. Это еще один из прежних губернаторов Крыма, и один из первых, которые старались придать истинную цену богатствам здешней страны. Жилище у него скромное, но милое; возделывание земель, кажется, идет очень хорошо, а вина г-на Бороздина превосходны. Сделанное на подобие нашего Шампанскаго могло бы обмануть наших знатоков. Подле живет брат г-на Бороздина: у того жилище еще прелестнее. Далее мы остановились в деревне Пастимиле (Pastimil), которой имя отзывается как-то исторически. Прекрасное ореховое дерево, необычайное огромностью, украшает площадь деревни; оно принадлежит трем фамилиям. Под тенью этого дерева принц де Линь написал и означил, что он написал там, свое письмо к Императрице Екатерине, во время путешествия по Крыму. Мы переехали Медвежью гору (Аю-Даг), которая выдается в море, и на западной стороне ея были в прелестном поместье, которое продано г-м Олизаром г-ну Потемкину.

К концу дня приехали мы в Гурзуф, сельский дом, в приятном местоположении, принадлежавший графу Воронцову. Прежде это было поместье герцога Ришелье, но он никогда не видал его. Оно может служить примером, как быстро и почти невероятно возрастает ценность земель в здешней стране. В этом поместье сто сорок десятин земли. В 1817 году оно было куплено для Герцога Ришелье за три тысячи рублей. На строение и расчистку земель употребили двадцать тысяч рублей. Граф Воронцов оставил себе сто десятин, и продал дом с сорока десятинами за сто тысяч рублей. Почти все поместья на южном берегу так же возвысились в цене в последния пятнадцать лет, и все цене нынешние владельцы с пользою употребляли свои капиталы.

На следующий день мы остановились в Данилове (Saint-Daniel), другом поместье графа Воронцова. Здесь образец хорошей обработки и благоразумнаго расчищения земель. Изумительныя соединения разных родов винограда обещают лучшия последствия для качества вин. Построены обширнейшие погреба, а над ними огромныя кладоныя и прессовальныя, необходимыя для обработки. Я отведывал прошлогодния вина: они превосходны, особенно три сорта их, одно на манер Бургонскаго, а два сладкия, похожие на алеатико и на мюскат-фронтиньян. В сдешних округах уже обработывается в большом виде тридцать шесть родов винограда, избраннаго в лучших виноградниках Бургони, Бордо, берегов Рейна, Венгрии, Испании, Португалии, Мадеры. К ним прибавлено еще тридцать четыре рода других, которые станут обработывать с особенною деятельностью. Кроме всех этих лоз есть еще тридцать два рода винограда столоваго, избраннаго из самых лучших и нежных вкусом, потому что здесь учрежден разсадник, где собраны почти все породы, которыя находятся в Люксенбургском разсаднике в Париже. Никогда не занимались обработыванием винограда более в обширном виде, с большею системою, и при обстоятельствах больше благоприятных.

Опыт покажет занимающимся, каким породам винограда они должны отдать преимущество, и какия при удовлетворительном качестве дадут более произведения. Это задача денежная, которую решит время. Уже известныя следствия показали, что при такой попечительности можно получать вина превосходныя, и всех качеств. В самом деле, здесь соединены все условия для этого: свойство и разнообразие виноградных лоз, почвы, климата, местоположения, Южный берег Крыма на различных возвышениях своих, представляет все роды почвы, все температуры, все местоположения.

Таким образом, есть основательныя причины надеяться делать вина не только похожия на известныя в других странах, но, со временем, и совершенно новыя, через смешение разных родов винограда, обыкновенно растущих в отдаленных один от другаго местах, а здесь сближенных в одном округе, при всех условиях, каких они требуют, так, что можно будет придавать винам букет и запах совершенно особенные.

Мы остановились в Никите. Тут Императорский ботанический сад, и есть разсадники, из которых берут присадки винограда для новых опытов; но обработавание пород, о которых я говорил, уже производимое в большом виде частными людьми, представляет последствия чрезвычайно значительныя. Ботаническим садом управляет г-н Гартвис, отставной артиллерийский офицер: он показался мне человеком сведущим и скромным.

Обдать приехали мы в Массандру. Это еще имение графа Воронцова. Там ожидали нас графиня Воронцова и дамы, сопутницы ея. В числе их была г-жа Поджио, дочь генерала Бороздина, которая выходила за князя Гагарина. Обряд совершился в прелестной церкви Массандры, только что построенной графом Воронцовым. Я в первый раз видел совершение брака по Греко-Российскому обряду. Тут, между прочим соединенная чета обходит торжественно вокруг церкви (вокруг налоя): зрелище прекрасное, какое-то провозглашение счастия в будущем, торжество сердца! Но как часто эти надежды бывают тщетною мечтою! Я никогда не мог без душевнаго волнения присутствовать при заключении брака: это такое значительное действие! Его следствия решают судьбу человека. Для мужчины это половина жизни; для женщины-все ея существование.

Окрестности Массандры плодоносны удивительно. Они составляют амфитеатр, покрытый прекраснейшими деревьями, и по нем течет множество обильных ручьев. Сделайте это место увеселительным садом, и вы будете иметь все, что можно вообразить прелестнаго: преобразите его в плодовитое поле, и у вас будет все, что можно представить себе производительнаго.

Из Массандры поехали мы в Ялту. Этот город (?) при устье Рекафеша (Rekaffech), на берегу моря, представляет якорное место для купеческих кораблей. Небольшая выпуклость берега служит защитой от западных ветров. Мол, в сорок пять туазов, который уже начат и должен отстроиться с два года, будет защищать от ветров с юга: здесь образуется складочное место для разных произведений, для запасов, и место для нагрузки зерноваго хлеба. Город очутится точно в таком же местоположении, как Онеилла при Генуэзской реке, и будет походить на нес. Граф Воронцов дал всей стране столь сильное направление к богатству и всяким улучшениям, что это движение истинных успехов уже не может остановиться.

Из Ялты мы прибыли в Орианду, в прелестную дачу графа Витта, где и остановились. Хозяйкою нашею была очаровательная г-жа Собаньская. Но об этом жилище буду я говорить после, описывая проведенное в нем время.

Отобедавши, мы продолжали путь и приехали в Алупку, резиденцию и любимое место графа Воронцова. В Алупке растительность еще прекраснее, нежели в других местах. Обильные, свежие источники удивительно оживляют природу. Сад, отчасти уже оконченный, будет восхитителен. Дом, в котором живут теперь, только временный: начат другой, в самых обширных размерах. Это великолепное жилище напомнит прекраснейшие замки Англии, где принят для них стиль готический.3десь все предположено в самом обширном виде. Это будет достойное жилище создателя Крыма, и приличное главное место огромнаго имения, вдруг возникшаго на здешнем берегу прозорливостью и просвещенною деятельностью.

Крым богат строевыми материалами. В Алупке добывают мрамор, зеленоватый оттенком и принимающий красивую полировку. Граф Воронцов хочет одеть им свой замок. Я убедил его велеть полировать некоторую часть симметрически: тогда, солнечные лучи, ударяя на этот мрамор, будут производить сильный отблеск, видимый издалека, с определенных мест. Известно, что солнечные лучи, отражаясь на стекле, бывают видимы на разстоянии около сорока лье: почти такое же действие должен производить хорошо полированный мрамор; а как дом графа Воронцова возвышается на сорок восемь метров над поверхностью моря, то более чем за двадцать пят лье в море можно будет видеть этот блеск, который станет означать место жилища, гораздо прежде нежели само оно будет видно.

Четыре дня протекли для меня в полном наслаждении, в искреннем кругу этого очаровательнаго семейства. Временный дом, который мы занимали, окружен с четырех сторон балконами, обширными и широкими. Там проводили мы наши вечера, всегда жалел, что они оканчивались слишком скоро. Мы вспоминали о наших ночах, проведенных на яхте, и каждый старался собрать дань со своей памяти, желая своим разсказом участвовать в общей веселости. Как приятны и усладительны были эти вечера!

Я осмотрел все окрестности; видел заведение княгини Голицыной, преклонной летами, которая одна из первых разбила свой шатер на берегу Крыма. Дом ея в Хореисе. Я видел также дачу г-жи Нарышкиной, в Мисоре, и наконец обширныя насаждения оливковых деревьев графа Воронцова. Эти насаждения процветают выше всякаго ожидания, обещая произведения богатыя. Исчислено, что десятилетнее дерево дает двадцать пять бутылок масла; потом количество увеличивается вдвое; а бутылка масла стоит на месте в Крыму рубль. Произведения виноградников еще изумительнее. Бургонския лозы, самаго нежнаго качества, из которых выделываются лучшия вина, дают по двадцати боченков с арпана. Это обетованная земля. Прежде отъезда из Алупки, я посадил в саду тюльпановое дерево, которое графини Воронцовой угодно было назвать моим именем. Усладительно мне думать, что оно будет иногда напоминать обо мне обитателям этих мест. Воспоминание о них самих никогда не оставит меня.

20 Июня я приехал на несколько времени в Орианду, к графу Витту. Там опять встретил г-жу Собаньскую. Я уже говорил, что ничего не может быть приятнее Орианды, а наши хозяева еще увеличивали очарование ея своим

присутствием. Вид отсюда обширный, и самый прелестный по всему берегу. Он обнимает весь Ялтский залив, до Аю-Дага, или Медвежьей горы, которая оканчивает его. Видны долина Рекафешская, Ялта, и весь берег Массандры, Никиты, Гурзуфа. Это поместье прилегает к другому, принадлежащему ИМПЕРАТОРУ, и где, как говорят, хотел поселиться Император Александр, желая провести последние годы своей жизни в удалении от дел. Если бы приличный дом был прибавлен к прелестнейшему здешнему саду, это было бы очаровательное убежище. Дом графа Витта прелестен, хотя не роскошен; в нем везде виден характер хозяина его. Во-первых, все полезно и сделано с какою-нибудь целию: в нем найдете удобства жилища уже стариннаго, а едва ли оно было начато за два года. Сад будет со временем превосходен; а отделенные под насаждение части его уже теперь производят много. Местоположение дома самое счастливое: углубление в склоне горы образует поляну, на которой он поставлен. В одно и тоже время он на вершине прелестнаго амфитеатра, и двух стах девяноста метрах над морем, вровень с большою дорогою, идущею вдоль всего берега, и при подошве скалы, которой основание окружено прелестными деревьями, а вершина представляет острыя, сухия, обнаженныя скалы, напоминающия самые строгие виды Альпов. Это место и миловидно и величественно и живописно. Самая нисшая из острых скаль и ближайшая к дому, в трех стах семидесяти семи метрах над поверхностью моря.

Граф Витт собрал у себя все общество, живущее на берегу, и дал мне праздник премилый. После прогулки и роздыха в лесу, замедленных под разными предлогами, великолепная иллюминация цветными фонарями вдруг явилась на всех соседних скалах. Она, выказывала все, что представляла замечательнаго природа в своих формах. Вскоре после этого фейерверк, зажженный на разных возвышениях, сменил иллюминацию. Никто не был предупрежден, все казалось внезапным, и действие, прекрасное само по себе, еще увеличивалось нечаянностью. Приготовления были сделаны в Одессе, и все привезено по секрету на том же пароходе, на котором были мы сами. Нельзя выразить, с какою любезностью, дружбой, с каким радушием принимали меня в Орианде. Я не забуду об этом никогда.

24-го утром мы прибыли в Судак, и бросили якорь на иностранном рейде, Древнее Генуэзское укрепление занимает высокую скалу. Это уже не прелестный южный берег; здешний безплоден и сух: это печаль природы. Но долина обработана и зеленеет. Она то суживается, то расширяется, представляя как бы углубления, которыя одно за другим мелькают перед глазами. В этой долине всегда были насаждения винограда, и Судакское вино славится с давних времен. Каждый может хранить здесь своп вина, за небольшую плату, в огромнейшем погребе, вырытой в торфяной почве, которая поддерживается без кирпичнаго свода и без столбов. Значительный виноградник, которым прежде владел Г. Амантон, из Дижона, а теперь владеет другой земляк мой, Лосуа (Laussoi), обработывается на его счет. Этим имением управляет девица Жакмар, урожденка Нви (Nuits) в Бургони, одаренная смелостью и способностями. Девица Жакмар, еще молодая, и незадолго еще красавица, недавно была жертвою ужаснаго преступления. Говорят, что в нее смертельно влюбился один молодой Грек. Она оказала ему презрение; он пришел с неистовство, и встретивши ее одну, хотел убить. Она избавилась от смерти каким-то чудом, и множество нанесенных ей ран, по счастию, не оставили ни каких следов на ея лице.

Такое же поместье подле, Судака принадлежит ИМПЕРАТОРУ, и доставляет вина, которых не отличат знатоки от лучших Бургонских. Нельзя понять, чем была полезна эта колония Генуэзцам? Все произведения в ней такия же, как подле Генуэзской реки, а безопаснаго якорнаго места нет. Мы возвратились на корабль и продолжали плавание.

Утром 25-го числа мы были перед древнею Феодосиею, после известною под именем Кафы. Это один из древнейших городов Крыма. Основанный колониею Ионийских Греков, он назван Феодосиею по имени жены Левкона, Босфорскаго царя, который овладел им после долгой осады. История говорит с похвалой об этом царе. Он, в своих областях, привел в цветущее состояние земледелие, и облегчил вывозы из порта, совершенным освобождением кораблей от всяких пошлин за вход и выход. Он спас Афины от великаго голода, пославши туда двести тысяч Аттических медимнов пшеницы, за что ему и потомкам его было дано право гражданства в этом городе.

Во времена Восточной Римской Империи, Генуэзцы поселились в Феодосии, и купили землю ея у Крымских ханов. Тогда сделалась она местом обширной торговли, которая простиралась до Индии, чрез Каспийское море и Астрахань. Феодосия стала чрезвычайно богатым и важным городом. Существующие развалины и объем окружности ея, который легко назначить, дают право думать, что в ней никогда не было больше ста тысяч жителей. Но она пользовалась такою блестящею известностию, что папа Климент VI почитал не лишним увещавать христиан к Крестовому походу для защиты Феодосии от Турок. Она пала в их власть через тридцать лет после взятия Константинополя. Магомет ІІ-й завоевал ее в 1475 году.

Говорят, что прежде окрестности города были богаты, плодоносны, изукрашены; теперь они печальны и вовсе без деревьев. Но горы, окружающия их, при некоторой попечительности, были бы способны ко всем родам возделывания. Недавно учрежденный лазарет устроен превосходно во всех отношениях. Граф Воронцов много занимается общественным здоровьем, и своими распоряжениями заботится предохранить страну от бедствия, которое, несколько лет назад, опустошало Крым.

Жителей в Феодосии теперь тысяч семь или восемь. Это один из самых значительных городов в Крыму, место для торговли и для вывоза произведений всего полуострова; но природа не благоприятствует ему, и никогда этот город не сделается очень важным. Удобная для экипажей дорога ведет в Симферополь.

В Феодосии встретил я Француза, Марсельскаго урожденца; это г. Клари. Он, без всяких капиталов, собственною оборотливостию, завел бумагопрядильню, которая процветает. Все средства нашел он с самом себе, хотя ему близкая родня один из богатейших негоциянтов в Европе, и одна царствующая королева . Вечером мы сошли па корабль, и часть ночи оставались на якоре: глядели на освещение города и на фейерверк, сожженный там. 26-го числа прибыли мы в Керчь.

Керчь построена на месте древней Пантикапеи, города, некогда занятаго Митридатом,

Здесь-то окончил свое поприще и свою жизнь знаменитый неприятель Рима. Город находится в средоточии страны, которая составляла древнее царство Босфорское. Вся окружающая его обширная долина усеяна бугорками (tumulus), которым нет числа. Здесь обыкновенно живали древния поколения Скифов, заставлявшия Римлян трепетать. В каждом бугорке есть гробница; но это, верно, были гробницы начальников и людей значительных, потому что видны другие места, служившия общим кладбищем по числу могил можно судить, что здесь жило народонаселение большое, и долго. Разрытия этих могил продолжаются безпрерывио, и иногда ведут к открытиям драгоценным для антиквариев. Несколько лет назад, в одной гробнице, нашли корону, и другия царския принадлежности массивныя золотыя. Здесь еще все напоминает Митридата и носит его имя: можно подумать, что он недавно жил. Величие подвигов оставляет воспоминания неизгладимые: не всегда необходим успех, для того чтобы блистать в потомстве; довольно если человек защищал справедливое дело, и защищал мужественно, упорно. Митридат всю жизнь свою сражался, сопротивляясь Римскому угнетению: боец покоренных народов, он

хотел быть мстителем их, и погиб среди своих подвигов. Мнение народов и признательность их вознесли память и окружили имя его славой и блеском.

Керчь главное место округа, составляющаго особое градоначальство, которое называется Керчь-Еникольском. Еще недавно Керчь была пустынное место; теперь это цветущий город: он возвысился быстро и приобрел очень скоро важность, обезпечиваемую для него выгодами торговли.

Вывоз зерноваго хлеба, с берегов Дона и с севернаго берега Азовскаго моря, производился прежде через Таганрог. Он не мог быть деятельным, потому что этому противилась природа, представлявшая затруднение непреодолимое. Мели Азовскаго моря, и жестокие ветры, часто бывающие там, оставляют свободным плавание не много месяцев, для кораблей большаго груза. Если прибавить еще то обстоятельство, что предохранительныя меры, по всему берегу Азовскаго моря, необходимо увеличивали медленность путешествия, то легко будет понять, что корабль из южной Европы, шедший в Азовскос море за хлебом, мог нагрузиться только раз в год: это чрезвычайно увеличивало расход перевозки, и следовательно уменьшало прибыли торга.

Граф Воронцов, постигая умом все полезное, обдумал мысль, которая должна была сделать возможным и обычным кораблеплавание по Азовскому морю во весь год, и с тем вместе дать средства кораблям Французским, Итальянским, или Греческим, всегда получать для себя груз. Для этого он подвергнул карантинным мерам все Азовское море. Корабль, идущий из Константинополя, допускается в это море не прежде, как выдержав карантин в Керчи, где есть рейд, просторный и совершенно безопасный. Там могут останавливаться самыя большия купеческия суда; сверх того, учрежден самый обширный лазарет, и есть огромнейшие магазины, достаточные для всех потребностей торговли.

Эти распоряжения имеют двоякое следствие: во-первых, карантинное охранение гораздо удобнее в одном мести, нежели, как прежде, по большому протяжению берега; следовательно твердая земля вернее предохранена от опасностей язвы; во-вторых, плавание по Азовскому морю предоставлено принадлежащим ему судам, небольшим, которыя могут привозить в Керчь свои грузы почти во всякое время года. Сверх того, по Черному морю можно плавать круглый год, и следовательно суда могут приходить в Керчь безпрерывно? а учрежденные там складочные магазины доставят им груз всегда. От такого распоряжения переменились все торговыя отношения страны: оно делает свободными и легким сообщение, приготовляя таким образом развитие обширной торговли.

Кроме складочной торговли, которую должна производить Керчь, там уже сделались важны другие предметы, произведения туземнаго. Ловля морской рыбы представляет чрезвычайныя выгоды: каждый год она дает два миллиона сельдей и безчисленное множество осетров. Эту рыбу солят на Голландский манер, и вывозят во внутренность империи, или за границу. Два миллиона пудов чистейшей соли, из озер Апутскаго и Черуфскаго, потребляются в южной России. В превосходных каменоломнях добывают великолепные каменья, которые также вывозятся в разные места. По всему этому, Керчь сделается важным городом. Желая, споспешествовать ея благосостоянию, из округа Керченскаго сделали особое градоначальство: власть, своим непосредственным покровительством, хотела присоединиться к созданиям торговли, и до сих пор успех оправдывал все надежды.

Движение торговли и мореплавания возвысилось до такой степени, что каждый год приходит в Керчь около четырех сот кораблей, которые нагружаются там, или идут в Азовское море. Число каботажных судов бывает от пяти до шести сот.

Керчь, за пятнадцать лет ничтожная деревенька, теперь красивый город, населенный тремя тысячами жителей. Здания воздвигаются изящныя; видно, что жители заботятся не только о своих нуждах, но действуют как народонаселение богатое и образованное, которое занято оборотами торговли. Тотчас заметно в каком духе и с какою целью строятся дома. Иностранцы, понявшие будущность этого города, присоединились к его богатой судьбе, и принесли свои капиталы и свою промышленность. В числе их, пришло искать здесь счастья много Рагузинцев, которые, при нынешних обстоятельствах своего отечества, не находят элементов богатства, какое давали им некогда и флаг и независимость.

План города, утвержденный наперед, ручается за хорошее его расположение, и уже теперь можно, судить о том, что предназначает время для этого рождающагося города. Равнины вокруг него таковы же как все Крымския: оне печальны, однообразны, сухи, без деревьев. Однообразие их умеряется только множеством бугорков, которыми оне покрыты. Но земля здешняя плодоносна, и надобны только руки, чтобы заставить ее производить все. Меня вновь уверили, что, и благоприятные годы, рожь и пшеница родятся на здешних полях сам-пятнадцать, двадцать, и даже двадцать пять.

В Керчи приняли меня как принимали везде: таже усердная заботливость, тоже нежное внимание. Градоначальник здешний, Грузинский князь Херхеулидзев (Chechezdalise, по правописанию автора), устроил прелестный праздник, на склоне холма, называемаго Креслами Митридата. Цирк из зелени был украшен флагами, которые означали границу его и служили ему крышею Убранство составляли военные трофеи и знамена; в главном трофее было Мальтийское знамя. Известно, что император Наполеон поместил его в мой герб, за отличие, оказанное мной при взятии города Мальты, причем я был произведен и в бригадные генералы. В цирке был дан бал; там собралось восемьдесят дам, из которых по крайней мере двадцать пять отличались своею прелестью. Была пропета Русская кантата, сочиненная на этот случай; потом декламировали Итальянские стихи, танцовали Рагузский танец, которому в здешнем городе дали мое имя. Словом, ни что не было забыто, и все внимание обращено было к тому, чтобы сделать приятным для меня этот праздник. Из всех удовольствий, какими окружали нас, я был особенно растроган Казацкой музыкой: самые превосходные голоса пели тоскующия, меланхолическия песни, наполненныя усладительной мелодии.

На другой день производились разрытия бугорков (tumulus): нашли только вазы и другие не значительные предметы. Я взял, на память, железа Скифских стрел, которыя были положены в одну из гробниц. Я также осмотрел музей, где собирают драгоценные предметы искусств, находимые при разрытиях. Там довольно много разных камней, обломков мраморных статуй, урн, ваз, монет и золотых женских вещиц. Есть также два превосходные мраморные саркофага, отличной скульптуры, напоминающие лучшую эпоху изящных искусств.

Керчь, рождающаяся колония, имеет все, что может служить к ея процветанию. В школе, отлично хорошо устроенной, учат молодых людей первым основам наук, и языкам Русскому, Греческому, Итальянскому и Французскому. Так везде, в Южной России, видны постоянныя усилия правительства к развитию умственных способностей народа.

28 числа мы сделали поездку на остров Тамань. Вышедши там на берег, мы вступили в Азию, потому что с этой стороны Босфор отделяет Европу от другой части света. Остров Тамань омывается Босфором. Черным морем, Азовским морем и Кубанью, которая впадает в Черное море, служа границею северной части Черкесской земли, Тамань богат пастбищами; он худо обработан от недостатка в жителях, но земли его очень плодоносны. Его занимают Казаки, так называемые Черноморские.

Черноморские Казаки составляют часть населения, взятаго из Казаков Днепровских и Бугских, которых Екатерина II послала оберегать и защищать всю границу от истоков Кубани до устья ея. Это население процветает; оно теперь довольно многочисленно и собственными силами выполняет обязанность, наложенную на него.

Вся безопасность страны основывается на его бдительности. Черкесы ведут безпрерывную войну с Россиею, и до сих пор не могли их покорить. Они занимают вершины Кавказа и северную отлогость его. Посреди самых безплодных и крутых гор, они живут там как в крепости; но господство их простирается и на места больше низкия и богатыя, до Кубани. В северной части горной покатости, к Каспийскому морю, черта границы их идет по правому берегу Терека, и промежуток между обеими реками занят и оберегается другими Казаками, известными под именем Казаков Линейских. К югу, уже за Кавказом, Грузия, страна мирная и совершенно спокойная.

Остров Тамань богат хорошими лошадьми, и их так много, что они стоят не дорого. Граф Витт купил одну из лучших, в полном уборе, за двести франков. С берегов Кубани ясно видно Кавказ, со своими вершинами, покрытыми вечным снегом. Эта цепь гор величественна, и вполне напоминает наши швейцарские Альпы. Мы завтракали у вдовы Казацкаго полковника, которая приняла нас как могла лучше, с простотою первых веков общества. Сын ея, казацкий офицер, и некоторые из его товарищей, показывали свое искусство в верховой езде, достойное удивления быстротой и ловкостью.

Вообще все Казаки на этой границе чрезвычайно ловки. Малая война, которую они безпрерывно ведут с Черкесами, экспедиции их для захватывания неприятельскаго скота, и постоянная бдительность, какой требует сохранение собственных стад, делают их удивительно сметливыми и необыкновенно отважными. Безпрестанное упражнение умственных и физических способностей, во всю жизнь, образуют из них удивительных людей для службы легкаго войска. Не устройство, а природа, и общественныя и политическия условия положения делают Казаков. Но я говорю о пограничных Казаках, и первая война покажет превосходство их над Казаками Донскими: эти находятся теперь внутри земель, наслаждаются совершенным миром, и не имеют поощрения и воспитания, какия дает пограничная война. Таким образом они входят в разряд всех других, войск, хотя устройство их совершенно особенное.

После этой небольшой поездки в Азию, взглянувши на величественный Кавказ, испивши Кубанской воды, мы возвратились на Керченский рейд, где я должен был проститься с дамами, и ехать с графом Воронцовым на другую сторону Азовских берегов, в гражданския поселения, более на север.

Июня 28-го, после полудня, мы сели на пароход, и еще не настала ночь, как мы уже прошли Босфорский пролив и оставили за собой Еникале и маяк. После тридцати шести часов плавания мы прибыли к северному берегу и вышли в Преображенске (Begenski). Этот пункт; избранный графом Воронцовым для устройства порта, очень выгоден. Он соответствует средоточию страны, производящей много хлеба, для котораго необходимо облегчить вывоз. Углубление порта хорошо, стоянка закрыта мелями и выдавшимся в море мысом. До сих пор, самым обычным местом нагрузки и портом, на здешнем берегу был Таганрог; но этот город находится близ устья Дона и наносы реки обмелили там море на довольно большое разстояние от берега Суда, требующия даже малаго углубления, не могут подходить к берегу ближе двух верст, и надобно в телегах перевозить весь их груз, по всему этому пространству, покрытому морскою водой. Разумеется что такая местность несообразна с деятельною торговлею.

В Преображенск будут сбираться все каботажные суда здешняго берега; будут приходить и корабли из других стран. Малое народонаселение, две тысячи душ нынешних жителей, легко увеличится там, в ущерб Таганрогу: сверх того поселятся иностранцы. Словом, учреждение здешнего порта довершит всю торговую систему этой части Южной России.

Мы слушали молебствие, которое было совершено при начале работ. Граф Воронцов назначил что должно делать, и, по его приказанию, главной улице дано мое имя. Мы останавливались у одного негациянта, который выехал из внутренности России и поселился в Преображенске, привлеченный выгодами, какия обещают местное положение и начатыя работы. Он угощал нас великолепно и подчивал иностранными винами превосходнаго качества, между прочим очень хорошим Шампанским. Едва ли так хорошо выполнил бы все это какой-нибудь богач французскаго города; а уж вено не сделал бы лучше. Очень любопытно заметить, что обычаи, вкус, хорошее обращение и привычки западной и средней Европы, дошли до такой степени в этих новых и отдаленных странах.

В недальнем разстоянии от берега есть население, которое недавно существует здесь под названием Казаков Азовскаго моря. Эго те самые обитатели берегов и островов Дуная, которые, при начале последней Турецкой войны, перевезли Императора Николая на правый берег своей реки. Он великодушно вверил себя их преданности, и успех увенчал его великодушие. Этого народа тысяч тридцать: его перевели в здешнюю страну и дали ему земли, которыя он обработывает теперь. Надобно еще несколько лет, чтобы настоящим образом устроить народонаселение и подвергнуть его уставам дисциплины; но уверяют, что и теперь успехи уже очень заметны. Мне не по дороге было заезжать в ту сторону, и потому я не видал этого народа.

Ногайские татары, потомки Чингис Хановых сопутников, составляющие теперь племя в тридцать четыре тысячи души, были с незапамятных времен жителями степей около Астрахани. Екатерина II, после завоевания Крыма, вывела их на берега Азовскаго моря, желая придать вид жизни пустыням, тогда завоеванным ею. Татары пришли со своими нравами, образом жизни, со своими обычаями. У них было множество скота и особенно лошадей: они долго оставались пастухами.

Лет тридцать назад, один французский эмигрант, граф Мезон, предложил Императору Александру заняться улучшением нравов этих Татар. Предложение его приняли, и он поселился между ними, предал всего себя попечениям, необходимым для достижения такой цели. Есть люди, которые вдруг воспламеняются мыслью об общественном благе полагая славу свою в осуществлении такой мысли, они покупают успех пожертвованием благосостояния всей своей жизни. Таков был и граф Мезон, и он достиг исполнения своего желания. Все это народонаселение, хотя еще очень жалкое, переменило однако ж нравы, в самих основаниях своего быта. Теперь оно занимается земледельческими работами и существует обработыванием земли, хотя не отказалось от прежних привычек: кобылье молоко все еще любимая его пища. Число лошадей у них, очень значительно.

Эти татары почитаются добрыми и кроткими людьми, хотя они очень склонны к краже, особенно лошадей. Расположение к грабежу в их природе; однако они верно хранят вверенное им. Можно сказать, что они находятся на первой ступеньке оседлаго быта, следующаго за бродячею жизнью. Черты лица их напоминают древнее их происхождение: у них Китайский и Монгольский облик, и все они удивительно похожи друг на друга. Физиогномия их, тонкая и улыбающаяся, ни мало не противна. Домы этих Татар не что иное как очень хорошия хижины; однако я знаю такия части Европы, где крестьяне помещаются хуже. Ни какия насаждения еще не украшают их деревень.

Граф Мезон жил посреди этого населения, в месте, названном Ногайском, по имени народа, которым он управлял. Он выстроил обширный дом, и засадил около шестидесяти арпанов земли, где деревья растут превосходно. Этот лес, посреди обширных и совершенно обнаженных равнин, представляет зрелище приятное. В Ногайске мы ночевали. Вся страна, от самаго моря, удивительно плодоносна; растительность богатая и сильная. В обработанных частях, жатвы бывают прекрасныя; там, где природа оставлена самой себе, есть богатыя пастбища, и на них трава, по большей части, так высоко, что ее можно косить.

Это народонаселение, своею физиогномиею, одеждой, украшениями женщин, которыя думают придать себе ими красоту, представляет самую разную противуположность с нравами и обычаями Европы. Величайшее щегольство у женщин: носит кольцо в левой ноздре, которую прокалывают для этого.

Путешествуя по южной части России, встречаешь, на нескольких лье разстояния, такия противоположности, что оне напоминают то варваров Тибета, то самые промышленные и гражданственные народы средней Европы. Судя по несообразностям, которыя поражают глаза, можно подумать, что вы в один день проехали несколько тысяч миль. Например, ничего не может быть любопытнее противоположности между Ногайцами и соседями их Меннонистами. Из Ногайска мы приехали именно к ним.

Меннонисты составляют религиозную секту, и живут большею частию по берегам Вислы. Они Немцы происхождением и имеют отдаленное сходство с Квакерами. Они ужасаются пролития крови, и потому не могут быть солдатами. Это правило у них доведено до того, что они почитают недозволенным защищаться. Применение такого правила для них не представляет никакой опасности, потому что нравы их кроткие, тихие, верно изображающие золотой век. За тридцать с чем-то лет, довольно большое число семейств этой секты просило у Российскаго Императора земель в степях, обязываясь сделать их плодоносными.

В России существует терпимость для всех вероисповеданий, для всех религий. Она для правительства не только правило или аксиома, а давно выполняемая существенность. Сверх того, когда права или преимущества даны, их уважают и дозволяют мирно пользоваться ими.

Меннонистов приняли на условиях, о которых они просили, и они поселились в этих пустынных местах. Каждому семейству дали в собственность шестьдесят пять десятин земли и соразмерное число лугов. Дали также нужное количество лесу для постройки домов, с тем, чтобы они заплатили за это в определенное время, и требовали только, чтобы каждое семейство, пользуясь таким вспоможением, приехало с капиталом от тысячи двух сот до полуторы тысячи рублей. Эти условия приняли тысяча семь сот семейств. Они были разделены на сорок одну деревню и начали трудиться. Теперь, деревни их напоминают прекраснейшия части Швабии, Баварии, Австрии. В них красивые домики, с садами и рощами. Жители обзавелись превосходным скотом, и все наслаждаются видимым благосостоянием и довольством истинным многие даже составили себе огромныя богатства. Приведу здесь один пример, разительный и почти невероятный.

Меннонист, именем Корнис (Cornis), бывший моряком в Данцигском порте и путешествовавший в Индию, один из первых поселился в этой стране. Жена и трое сыновей составляли семейство его. Капиталу привез он с собой не больше тысячи рублей. Правительство дало ему, как в всем другим колонистам, шестьдесят пять десятин земли в собственности и отпустило лес для постройки дома. Он занимался земледелием успешно, жил хорошо, и через восемь лет, согбенный под тяжестью годов, разделил все нажитое сыновьям: пришлось каждому по четыре тысячи рублей, включая тут и ценность земель. Один из сто сыновей, у котораго я квартировал (теперь самый значительный человек между всеми колонистами), не получил в участок земель, и на свои четыре тысячи рублей начал небольшую торговлю коровьим маслом. Три года продолжалась эта торговля, и капитал его вырос до семи тысяч рублей.

Тогда он купил земли и двести пятьдесят овец плохой породы: после он достал себе отборных баранов: стадо его улучшилось и увеличилось. Он нанял земли; потом купил. Он обработывал их только для потребностей своей семьи и своей экономии, но никогда не занимался земледелием для продажи хлеба. Все обороты его ограничивались скотоводством.

Теперь у него семь тысяч голов тонкошерстых овец и баранов, восемьдесят коров, сто двадцать пять приплодных кобыл, три тысячи пять сот десятин земли, которые купил он, и четыре тысячи десятин наемных; правда, наем очень дешев: по пятнадцать копеек за десятину. Все заведения у него устроены и содержатся хорошо; он завел разсадник и сделал большия насаждения. Одна из овчарен его, которую я осматривал составляет вместе с другими строениями огромную общность, где все в прекрасной соразмерности. Сенник устроен над всем протяжением овчарни, в которой содержится две тысячи четыреста овец, и все это здание стоило хозяину только три тысячи двести рублей. Стадо приносит ему каждый год доходу больше пятидесяти тысяч рублей, конский завод десять тысяч, и лошади продаются от двухсот до двухсот пятидесяти рублей. Следствие удивительное и огромное.

Нельзя надивиться этим колониям, где, весь возможный порядок, благосостояние и добродетели поражают наблюдателя. Можно представить себе каковы здесь честность, нравственность и дух народа, если узнаем, что в продолжение тридцати шести лет, в этой колонии, где живет тысяча семь сот семейств, не было ни одного процесса! Едва вероятное дело! Но сначала Корнис, а потом и другие Меннонисты уверяли меня в этом. У них нет священников их исповедания; они очень благочестивы и часто сбираются на молитву. Соседство Меннонистов должно благодетельно действовать на образованность Ногаев. Этих уже поражает разница между их землями и землями их соседей, и, не задолго до моего приезда, Ногаи приходили просить у Корниса плана для перестройки их деревни.

1 июля я оставил эта колонии, унося в душе глубокое чувство уважения и удивления. Мы ступили на землю Духоборцев, страннаго народонаселения, которое представляет величайшую противоположность с виденным нами перед тем. Духоборцы-секта, не имеющая никакого определеннаго верования. Они только читают молитвы, что кто выучил или составил сам. У них нет священников, и они сбираются, в назначенные дни, молиться Богу вместе. В этих сборищах мужчины и женщины смешиваются; говорят, что после молитв бывают большие беспорядки, и что в этом Духоборцы думают следовать вдохновению. Они говорят, что Божество заключается в них самих и показывает им свою волю, призывая смешивать свои души и назначая выбор. Они верят преданиям, но не письменным; верят переселению душ, и полагают, что после смерти души добрых переходят к добрым, а души злых к злым. Читать и писать они не учатся.

Духоборцы происходят из разных мест России, но особенно из Архангельской губернии, из Финляндии и Астрахани. Прежде их ссылали в Сибирь, чтобы не допустить обращать в свою секту, Император Александр отменил эту меру, которая казалась ему слишком строгою: но чтобы предупредить распространение зла, он послал Духоборцев сюда, населить степь, и составил из них одно народонаселение, замечательное дело, что общество, на таких основаниях утвержденное, идет не совсем дурно, и земли его обработаны довольно хорошо; в деревнях не видно никакого безпорядка, нарушающаго общественное спокойствие; подати выплачиваются исправно. Многие члены этой секты оставили ее, и обратились к истинному верованию; сорок семейств приняли Греко-Российскую религию. Впрочем, всего этого народа не больше четырех тысяч душ обоего пола.

В соседстве живет другая странная секта, похожая на эту и называемая Малаканами (Маlakas), но в ней всего восемь сот человек.

Вечером 1-го Июля мы приехали ночевать в великолепный овчарный завод, принадлежащий принцу Ангальтскому. Только пять лет как он начался и вскоре дойдет до совершенства. Император уступил принцу Ангальтскому в степях пятьдесят четыре тысячи десятин земли. Владелец намерен содержать сорок тысяч овец: теперь их уже двадцать четыре тысячи. Мне показалось, что хлева построены уж слишком ценно; тут нет надлежащей сметливости эти заведения не таковы, как у Меннониста Корниса.

Овцы прекрасны, хотя и не взрачны; пастбища для них так хороши, что совсем не нужно давать хлеба животным. Управляющий сказал мне, что он признал выгодным ограничить земледелие, потому что цены на хлеб низки. В обыкновенное время, квинтал ржаной муки продают за двадцать четыре французских су. Зиму с 1833-го на 1834-й год, овцы провели почти всю на пастбище, и которыя больше других оставались с хлеву, те пробыли там одиннадцать дней. Нигде, ни в западе, ни в севере Европы, нет таких выгодных обстоятельств для этого рода промышленности.

Прибавлю некоторыя сведения, после доставленныя мне об этой промышленности, столь важной для южной частиРоссии. Мне сообщил их Г. Куликовский, предводитель дворянства Перскопскаго округа, когда я видел его в Хромом, близ котораго у него есть обширныя земли и огромныя стада.

Г. Куликовский разсчитывает, что надобно четыре человека на тысячу овец, если требовать хорошаго присмотра за ними. Этим людям жалованье по восьмидесяти рублей в год, да две четверти пшеницы и одну ржаной муки на человека; сверх того небольшие подарки. Для овцы надобно шесть пуд сена в зиму. Десятина часто доставляет триста пуд сена; вернее разсчитывать надобно на половину. Хлеба не дают овцам никогда; небольшое количество идет его ягнятам, когда их отымают от матери. Можно разсчитывать, что заведение, для прокорма трех тысяч овец, и для помещения людей, необходимых для присмотра за ними, потребует четырех тысяч рублей. Г. Куликовский думает, что выгоднее покупать хлеб, нужный для продовольствия, нежели сеять его самим. Овца на десятину: вот настоящая соразмерность, для определения силы стада.

2-го Июля мы отправились из овчарнаго завода Ангальтскаго принца, возвращаясь в Крым через Перекоп.

Древняя черта идет по всей широте перешейка и оканчивается на запад у Чернаго моря, а на восток у лагунов, которыя намываются Гнилым морем и имеют сообщение с морем Азовским. Эта черта - глубокий ров; земля, выкиданная из него на сторону полуострова, составляет род вала, впрочем, кажется, никогда не приведеннаго в порядок. Посредине, в равном разстоянии от обоих морей, есть старинная крепость, построенная Турками: ее поддерживать и поправляют, но она важна только для полицейскаго управления страны. Лагуны Гнилаго моря доволыю обширны. Теперь занимаются устройством сухопутнаго сообщения между Гнилым морем и берегом Азовскаго моря. Это соединит Керчь с твердою землею и будет очень полезно.

Взглянувши на Перекоп, я осмотрел соляные прииски, самородные, неизмеримые и неистощимые. Соляныя озера сообщаются с морем посредством просасывания, но это просасывание не так быстро как испарение во время жаров. От того летом, когда вода насыщена, соль кристаллизуется по мере испарения. Разсол отзывается горечью, но соль в кристаллах тотчас теряет этот вкус: она лучшаго качества и удивительно бела. Соляные промыслы доставляют произведения больше нежели нужно: они могли бы снабжать солью всю Россию; но ея добывают сколько нужно для потребления в тех местах, куда перевозка не слишком возвышает цену соли. Ежегодно выходит ее отсюда десять миллионов пудов. Для перевозки употребляется полтораста тысяч фур, и в каждую впрягают пару волов. Правительство платит работникам, добывающим соль; по пяти копеек (одно су Французское) с пуда; продаст ее по восьмидесяти копеек потребителям; но жители Крыма платят только пятнадцать копеек. Частные люди, имеющие соляныя озера на полуострове, могут добывать, продавать свободно в Крыму, и отпускать за границу всю добытую ими соль, платя легкую пошлину по пяти копеек с пуда. За каждую фуру запряженную двумя волами, платят по два рубли с копейками в день.

Я ночевал в Хромом. 3-го Июля отправились мы оттуда в Козлов, где я должен был сесть на корабль. Но дорогой я останавливался в Сарке, осмотрел целительныя грязи, благотворныя своим действием. Оне вблизи одного солянаго озера; похожаго на ближайшия к Перекопу; это озеро доставляет в год два миллиона пудов соли. Основанием целительных Крымских грязей служит чрезвычайно жирная глина; в них заключается много содовой солекислой соли, и довольно большое количество серы и железа. Они удивительно черны, разгорячаются от солнца, и получают температуру в сорок пять градусов по Реомюру, которая поддерживается в них долго. В грязи погружаются до шеи. Больные иногда могут выдержать это очень немного времени; но другие остаются два и три часа. Эти грязи производят сильнейшее раздражение кожи, так что иногда верхний покров ея слезает. Люди, совершенно разслабленные, чувствовали удивительныя действия их и совершенно излечивались в немного дней. Правительство выстроило на самом этом месте дом, для приезжающих пользоваться грязями.

Наконец я приехал в Козлов, город, занимающий место древней Евпатории, названной так по прозвищу Митридата, которому придавали имя Евпатора, Екатерина IІ, любя пробуждать великие историческия воспоминания, возвратила городу древнее его название, и теперь новый город, где нет ни малейшаго следа древности, без различия называют Козловом или Евпаториею. Народонаселение его, богатое и торговое, все состоит из Жидов-Кираимов и Татар; оно простирается до двенадцати тысяч

душ. Козлов один из деятельнейших портов Крыма, и один из тех городов, где больше производят дел.

Не доезжая до этого города, я увидел депутацию, составленную из главнейших Жидов-Караимов: они, верхами, выехали на встречу ко мне с поздравлением, и приветствовали меня чем-то в род гимна, сочиненнаго в честь мою. Я квартировал у одного из главных жидов, котораго имя Пабонч (Раbontsch). У него прелестное жилище, напоминающее восточный стиль. Заботливости и внимания ко мне не было конца.

На другой день, 4-го Июля, мы посетили главную мечеть и синагогу, и в обоих этих храмах были отправлены молитвы о благополучном моем путешествии.

Мы ездили осмотреть еще одно поместье графа Воронцова, в округе который занимается особенною промышленностью. Только оттуда, да еще из окрестностей Керчи, получаются ягнячьи шкурки (мерлужки), несправедливо называемыя (во Франции) Астраханский. Шерсть на них курчавая, серая с черным. Красоту руна своего ягнята получают от пастбищ на небольшом полуострове, в двадцати лье на северо-запад от Козлова. Впрочем, влияние пищи оказывается только на особенной пород, потому что если стадо этой породы, оставляя пастбища полуострова, теряет свои отличныя качества, то стада других пород, приводимыя туда, не приобретают тех качеств. Вот как производится эта промышленность, очень прибыльная для владельца, но безпрерывно истребляющая животных. Чтобы получить красивыя шкурки, надобно бить ягнят при самом их рождении, потому что когда они вырастают, шерсть их переменяет цвет. Шкурки продаются по пяти рублей за штуку; мясо ягнят, отлично вкусное, также очень уважается. Самыя нежныя шкурки получаются от ягнят, которых матери зарезаны перед самым тем временем, когда им ягниться. Эти гораздо дороже, потому что за них надобно взять цену ягненка и матери его.

Таким образом, почти вся эта промышленность основана на произведении ягнят. Маток сберегают для приплода, а самцов оставляют только необходимое число, для сохранения породы. Когда овцы лишаются таким образом ягнят, из молока их делают сыр.

Эти животныя требуют немного пищи, и стада их, с разсчетом содержимыя, дают своему хозяину больше самых лучших стад мериносов.

В этом же месте, в имении графа Воронцова, есть гавань, естественная, произведенная самой природой. Когда окончатся работы, начатыя им для устройства ея, это будет место нагрузки и вывоза леса, которое привлечет народонаселение и торговлю.

Я оканчивал первую часть моего путешествия: оно началось при самых счастливых предзнаменованиях. Никогда не принимали путешественника с большим вниманием и больше постоянным радушием. Я видел предметы самые достойные участия, самые важные для моего любопытства, и везде, был окружен заботливостью. Объезжая эту обширную часть южной России, я мог видеть, какое чувство уважения, почтения, привязанности внушает граф Воронцов своим подчиненным.

По возвращении моем в Козлов, когда я совсем располагался отправиться, меня радостно удивило прибытие прелестной ИМПЕРАТОРСКОЙ яхты: графиня Воронцова, и многие дамы южнаго берега, приехали распрощаться со мной. К большому моему удовольствию, дурная погода продлила многими днями наслаждение мое оставаться с ними, и 11-го Июля отправился я в Константинополь, на пароходе, отданном в мое распоряжение. Сердце мое было полно живейшей признательности за столько радушия, которое во все время оказывали мне.

КОНЕЦ ПЕРВАГО ТОМА.

Прекрасное описание отчаяннаго сопротивления Мармонова корпуса под Лейпцигом можно видеть в книге: Записки артиллериста (4 т., 1836 г.). Автор был очевидцем и участником сражения.

Для пополнения этого известия надобно прибавить, что собственно Русская империя разделена для рекрутских наборов на две части, которые через год, поочередно, доставляют рекрутов. Прим. перев.

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Огюст Фредерик Луи Виесс де Мармон, герцог Рагузский (фр. Auguste Frédéric Louis Viesse de Marmont, duc de Raguse , 20 июля (17740720 ) - 22 марта ) - маршал Империи (12 июля года), генерал-полковник конных егерей (с 1 февраля года по 31 июля года), герцог Рагуза , пэр Франции (1814).

Биография

После торжества революции он бежал вместе с Карлом Х из Франции и с тех пор жил то в Австрии , то в Италии , где и умер.

Награды

• Орден Почётного легиона , большой орёл (2.02.1805)
• Орден Почётного легиона , командор (14.06.1804)
• Орден Почётного легиона , легионер (2.10.1803)
• Орден Святого Духа , командор (30.09.1820)
• Орден Святого Людовика , большой крест (24.08.1820)
• Орден Святого Людовика , командор (3.05.1816)
• Орден Святого Людовика , кавалер (1.06.1814)
• Орден Железной короны , командор (Австрия, 18.11.1817)
• Рыцарский орден Золотого орла , большой крест (Королевство Вюртемберг , 02.1806)
• Орден Железной короны , командор (Королевство Италия , 2.06.1805)
• Орден Святого Андрея Первозванного (Россия, 13.09.1826)
• Орден Святого Александра Невского (Россия, 13.09.1826)

Сочинения

Сочинения Мармона: «Esprit des institutions militaires» (Сущность военных утверждений), перевод в издании «Военная библиотека». - СПб., 1871. т. 3. с. 462-584.

После его смерти вышли мемуары (Пар., 1856-57). Они вызвали резкую оценку в книге Laureut, «Réfutation des Mémoires du maré chal M.» (П., ). Изданы на русском: «Путешествия маршала Мармона, герцога Рагузского, в Венгрию, Трансильванию, Южную Россию, по Крыму и берегам Азовского моря, в Константинополь, некоторые части Малой Азии, Сирию, Палестину и Египет»/Пер. с франц., изданный Кс. Полевым в 4 т. - М., 1840.

Отрывок, характеризующий Мармон, Огюст Фредерик Луи

В этом издании даны исторические портреты наиболее известных военачальников Запада, сражавшихся против России в Отечественной войне 1812 г. и Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. В общеисторических трудах упоминания обо всех этих деятелях имеются, но не более того. Поэтому и специалистам-историкам, и широкому кругу читателей, несомненно, будет интересно узнать подробнее о жизни и деятельности маршалов Наполеона, военачальников Третьего рейха. В завершающей части представлены полководцы Великой французской революции, сражавшиеся за новые идеалы и несущие народам освобождение от феодального гнета.

Прежде всего каждый персонаж показан как военачальник со всеми его достоинствами и недостатками, определены его роль и место в истории, а также раскрыты качества полководца как личности.

Мармон Огюст Фредерик Луи Вьесс

Французский военный деятель Мармон (Marmont) Огюст Фредерик Луи Вьесс де (20.07.1774, Шатильон-сюр-Сен, департамент Кот-д’Ор, Бургундия - 3.03.1852, Венеция, Италия), маршал Франции (1809), герцог Рагузский (1808), пэр Франции (1814).

Сын офицера. Происходил из старинного, но обедневшего дворянского рода, известного в Бургундии уже более трех столетий. Многие предки Мармона служили французским королям, начиная с XV века. Военная служба в их роду считалась семейной традицией. Отец будущего маршала тоже был военным, служил в пехоте и вышел в отставку в чине капитана. Разорение французского дворянства в XVIII веке было явлением обычным для той эпохи. Не миновало оно и семейство Мармонов де Вьесс. Поскольку средств на получение достойного для благородного человека образования у родителей Мармона, по-видимому, не хватало, то отец сам взялся за обучение своего сына. В результате Мармон получил довольно приличное домашнее образование. Он очень любил чтение, особенно привлекали его военно-исторические труды, а также точные науки. Еще в детстве Мармон увлекся верховой ездой и уже в 12 лет хорошо держался в седле. Однако будущее особо радужных перспектив ему не сулило. Как истинный дворянин, он по примеру своих предков мечтал посвятить себя военной службе. Но у отца были свои представления о «прелестях» жизни небогатого армейского офицера. И он, невзирая на мольбы и уговоры сына, отправил его на учебу сначала в частный пансион, а затем - в религиозный коллеж.

Летом 1789 года в стране грянула Великая французская революция. Как и большинство учеников коллежа, юный Мармон позитивно воспринял наступившие в стране перемены. Завершив учебу, он, все эти годы на расстававшийся с мечтой о военной карьере, все же добился своего и в 16-летнем возрасте поступил на военную службу. Дед выхлопотал ему патент сублейтенанта Шартрского гарнизонного батальона (июль 1790 года). Уже через 2 месяца Мармон получает чин 2-го лейтенанта и вскоре переходит на службу в 1-й артиллерийский полк, дислоцированный в Меце. К этому времени социальное положение юного офицера претерпело существенные изменения. 19 июня 1790 года Учредительное собрание Франции отменило все феодальные атрибуты, в том числе и институт наследственного дворянства, вследствие чего представители «благородного» сословия стали обычными гражданами. А Мармон де Вьесс стал просто Мармоном.

После недолгой службы в крепости Мец Мармон блестяще выдержал вступительный экзамен в Шалонскую артиллерийскую школу, после окончания которой в конце 1792 года получил назначение в Альпийскую армию.

Еще в период обучения Мармона в артиллерийской школе или, как теперь принято говорить - в артиллерийском училище, началась война революционной Франции против 1-й коалиции европейских монархических государств, вознамерившихся силой оружия подавить революцию в мятежной стране и восстановить в ней прежние порядки (апрель 1792 года).

С началом войны революционные события во Франции продолжали нарастать. Вместе с ними в стране нарастало и недоверие к «бывшим», особенно усилившееся после неудачной попытки бегства короля Людовика XVI за границу (т. н. «Вареннский кризис») и начала массовой эмиграции дворян. Этому во многом способствовали также далеко нередкие случаи измены и переходы на сторону врага офицеров-дворян в действующей армии.

10 августа 1792 года в Париже произошло народное восстание, завершившееся свержением королевской власти. Но обстановка на фронте продолжала ухудшаться.

19 августа 1792 года прусско-австрийская армия герцога Брауншвейгского вторглась во Францию. 2 сентября пал Верден. Дорога на Париж для врага оказалась открытой. Он был уверен в победе. В эти дни Парижская коммуна (городское правительство столицы) обратилось к народу к воззванием «К оружию, граждане! Враг у порога!» Пламенный клич бросает народный трибун того времени Ж. Дантон: «Для победы нам нужна смелость, смелость и еще раз смелость!»

В обстановке смертельной угрозы, нависшей над Революцией, Законодательное собрание Франции принимает декрет «Отечество в опасности!», в соответствии с которым все мужское население страны, способное носить оружие, объявляется подлежащим призыву в армию. Однако многие французы, вдохновляемые патриотическим порывом, не дожидаясь мобилизации, идут на фронт добровольцами. По всей стране начинается формирование батальонов волонтеров (добровольцев). Оказавшаяся в огненном кольце фронтов Республика превращается в военный лагерь, осажденный со всех сторон врагами. Но народ Франции преисполнен решимости сражаться за свою свободу и независимость до конца. Именно в те грозные для Республики дни рождается знаменитая «Боевая песня Рейнской армии» (Chant de querre de J’armee du Rhin»), вошедшая в вечность под названием «Марсельезы». Ее принесли на берега Рейна марсельские добровольцы. Впоследствии она стала национальным гимном Французской республики. Эта песня в то время как нельзя лучше отражала всенародный подъем широких народных масс, поднявшихся с оружием в руках на защиту своих революционных завоеваний. Кстати, автором «Боевой песни Рейнской армии» был офицер-дворянин (капитан инженерных войск) К. Руже де Лилль.

Энергичные меры революционного правительства Франции дали свои результаты. 20 сентября 1792 года в сражении при Вальми была одержана первая в войне крупная победа французских войск над интервентами, а через 2 дня (22 сентября 1792 года) во Франции была провозглашена Республика. Ликующий клич «Да здравствует нация!» стал паролем победы. Кампания 1792 года завершилась победами армий Французской республики. Территория Франции была очищена от врага. Более того, французские революционные войска отбросили интервентов за Рейн, заняли Бельгию, вторглись в Германию и Голландию. На юге они овладели Савойей и Ниццей, отбросили врага за Пиренеи и Альпы.

Но зимой 1792/93 годов обстановка изменилась в худшую сторону. Армия Республики сокращалась с ужасающей быстротой. С декабря 1792 года по февраль 1793 года ее численность уменьшилась с 400 тыс. до 228 тыс. человек. Она утратила свое численное превосходство над противником. Дезертирство и эмиграция офицеров принимают массовый характер. Все это привело к развалу и хаосу в качественно ослабевшей республиканской армии. Деморализованные французские войска отступают на всех фронтах.

Кампания 1793 года началась с крупных военных неудач революционной армии. Недавний герой Вальми и Жемапа генерал Ш. Дюмурье потерпел поражение в Нидерландах, затем неудачи французских войск последовали одна за другой. Одной из немаловажных причин сложившегося положения являлось то, что у большей части волонтеров (а они составляли чуть ли не половину французской армии - на 135 тыс. линейных войск приходилось 105 тыс. добровольцев) истек срок контракта, заключенного на год, и они, покинув армию, вернулись домой. Другой причиной являлась все усилившаяся рознь между регулярными войсками и добровольцами, получавшими более высокое жалованье. И, наконец, права волонтеров самим выбирать себе командиров весьма болезненно воспринимались армейскими офицерами, служебный рост которых не мог идти ни в какое сравнение со стремительным продвижением по службе офицеров добровольческих частей.

Все это, а также ряд других причин не способствовали повышению боеспособности французской революционной армии. Положение усугубляли начавшиеся в стране и армии репрессии. Бывшие адвокаты, журналисты, лавочники и другие представители мелкой буржуазии, пришедшие к власти, давно уже испытывали недоверие ко всем «бывшим». Им всюду мерещились заговоры и измена. После измены генерала Дюмурье они сочли, что пришло время нанести сокрушительный удар по всем «врагам народа». Один из ближайших сподвижников вождя якобинцев М. Робеспьера, Ж. Кутон, выступая в Конвенте, прямо заявил: «Дело не в том, чтобы дать несколько примеров, а в том, чтобы истребить всех непримиримых врагов, поборников тирании». Это заявление бывшего адвоката стало как бы теоретическим обоснованием Большого террора революции, развязанного пришедшими к власти якобинцами.

Начиная со второй половины XVIII века в Европе, и прежде всего во Франции, большое влияние приобрел культ Разума. Люди самых разных сословий и профессий буквально преклонялись перед знаниями, овладев которыми они смогли бы переустроить не только свою жизнь, но и бытие всего человечества. Мыслители той эпохи были убеждены, что на смену мрачному Средневековью неизбежно должны прийти разумное понимание окружающего мира и грядущее царство справедливости. Добродетель должна непременно восторжествовать, убеждали они своих многочисленных читателей. Читать и цитировать труды Вольтера, Руссо, Дидро и других корифеев века Просвещения считалось признаком хорошего тона не только в либеральных кругах, но и в великосветских салонах. Именно тогда понятия Свобода, Равенство и Братство обрели конкретное содержание в умах представителей образованной части общества. Даже какая-то часть людей простых и бедных интуитивно пришла, к пониманию значения знаний и по мере сил стремилась дать образование своим детям, надеясь, что оно поможет им выбиться из беспросветной нищеты и кабалы. Но… как сказал поэт, «мечты, мечты, где ваша сладость?»… Вместо царства разума и Добродетели, восхваляемого на все лады апологетами переустройства общества на новых, рациональных и гуманных принципах, грянувшая в конце XVIII века Великая французская революция явила миру кровавый, зловеще-уродливый лик гильотины. Это в общем-то несложное приспособление стало самым весомым аргументом, используемым противоборствующими сторонами во внутриполитической борьбе.

Беспощадность революционных судов не знала предела. Кровь лилась рекой. Феодальная Европа с ужасом взирала на страну, где под мощными ударами «черни» содрогнулись и рухнули, рассыпавшись в прах, вековые устои старого мира. Представления о Франции как о земном местопребывании дьявола получили тогда во всех концах Европы широкое распространение.

В армии начались широкомасштабные чистки командного состава. Из ее рядов беспощадно изгонялись многие кадровые офицеры. Им не помогало даже то обстоятельство, что они, приняв идеи Революции, не эмигрировали, а остались со своим народом и без излишних раздумий встали на защиту новой Франции, не жалея своей крови и самой жизни, доблестно сражались с ее врагами на всех фронтах.

Под подозрение попадали не только бывшие дворяне, так называемое «благородное» сословие, но и представители всех слоев общества, в чем-либо не согласные с властями или сомневающиеся.

В ответ на якобинский террор многие десятки тысяч людей, стоявшие ранее в стороне от политики, берутся за оружие, не желая покорно ждать, когда придет их черед. По всей стране вспыхивают антиправительственные мятежи, которые подавляются с невероятной жестокостью. Противники не щадят ни пленных, ни раненых. Пощады не дают никому, да, впрочем, и сами ее не просят, оказавшись в руках врага. В стране по существу начинается самая кровавая и беспощадная из всех войн - гражданская война. Армия сохраняет верность режиму, поскольку ее солдаты и офицеры свято верят в то, что сражаются за идеалы Революции против ее врагов, поставивших своей целью восстановить во Франции прежние феодальные порядки. Это для основной массы народа было неприемлемо. Большая его часть, несмотря на все ужасы террора, продолжала поддерживать диктатуру якобинцев, ибо видела в них защитников своих коренных интересов.

Стремясь увеличить численность армии, Конвент, где доминировали якобинцы, издает декрет о призыве на военную службу 300 тыс. новобранцев. В ответ более 100 тыс. крестьян Вандеи, предводимые роялистами, берутся за оружие. Антиправительственный мятеж, начавшийся под лозунгом «Во имя Бога и короля», в считанные дни охватывает большую территорию на западе Франции. Правительству Республики в срочном порядке пришлось перебрасывать крупные силы на борьбу с повстанцами. На западе страны образовался новый фронт вооруженной борьбы. Такова была обстановка в стране, когда выпускник Шалонской артиллерийской школы 18-летний офицер Мармон прибыл для прохождения службы в Альпийскую армию Республики, сражавшуюся на юго-востоке Франции.

Хорошо подготовленный в военном отношении Мармон быстро завоевал деловой авторитет среди сослуживцев, отличился в ряде боев и был по достоинству оценен командованием. В марте 1793 года он получает чин 1-го лейтенанта. Несмотря на свое дворянское происхождение, ему удалось счастливо избежать чистки в армии. По всей вероятности, это объяснялось тем, что Мармон не был офицером старой королевской армии. Юный офицер зарекомендовал себя преданным делу революции патриотом, проявил храбрость в боях, а главное, показал себя отличным специалистом артиллерийского дела, в которых республиканская армия тогда ощущала острейший недостаток. Армия не желала лишаться крайне необходимых ей специалистов ради чьих-то идеологических амбиций, и якобинцы вынуждены были с этим считаться. Направленный в армию, осаждавшую Тулон, Мармон вновь проявил себя как от личный специалист своего дела и был произведен в капитаны (ноябрь 1793 года). Руководил огнем нескольких артиллерийских батарей, заставив английские корабли отойти от крепости на внешний рейд. В результате блокированные в Тулоне роялисты лишились мощной огневой поддержки английской эскадры, что существенно облегчило революционным войскам овладение этой крепостью.

Под Тулоном Мармон впервые познакомился с Бонапартом, который, будучи сам артиллеристом, сразу же оценил способности молодого офицера и взял его к себе адъютантом. Так будущий маршал вошел в «команду» Наполеона, с которым на многие годы безраздельно связал свою судьбу. Тогда, под Тулоном, в этой «команде» было всего 4 человека, самые первые сподвижники Бонапарта - Жюно, Мюирон, Дюрок и Мармон. Эти четверо верных оруженосцев неразлучно сопровождали своего генерала повсюду. Когда после термидорианского переворота (июль 1794 года) Бонапарт был арестован за свою связь с якобинцами, Жюно и Мармон разработали план его силового освобождения. Правда, до этого дело не дошло, так как Бонапарт отверг предложенный ему план.

Затем Мармон сопровождал Бонапарта в Париж, куда тот был вызван Комитетом общественного спасения. Вместе со своим находившимся не у дел генералом он разделял все тяготы полуголодного существования в столице. После увольнения Бонапарта со службы Мармон был откомандирован в Рейнскую армию, где отличился при осаде Майнца (1795).

С назначением Бонапарта главнокомандующим Итальянской армией Мармон снова вернулся к нему на должность адъютанта. К этому времени он уже был в чине батальонного командира (февраль 1796 года) .

В Итальянскую армию генерал Бонапарт прибыл в сопровождении всего лишь двух адъютантов - Мармона и Мюрата (и оба они в 1814 году первыми из маршалов изменили ему, открыто перейдя на сторону врага). Участник Итальянского похода Бонапарта 1796-1797 годов. Во время этого похода Мармон не раз доказал свою личную преданность Бонапарту. Отличился в сражениях при Лоди (10 мая 1796 года), Кастильоне (5 августа 1796 года), Сан-Джорджио (15 сентября 1796 года) и осаде Мантуи, заслужил репутацию храброго, решительного и инициативного офицера. За отличие при Лоди Бонапарт наградил его дорогой саблей. В октябре 1796 года за боевые отличия произведен в бригадные командиры . 14 декабря 1796 года во главе двух батальонов штурмом взял предмостное укрепление у Сан-Джорджио, захватив в плен 400 человек.

Как один из наиболее отличившихся офицеров Итальянской армии был послан Бонапартом в Париж с 32 трофейными знаменами, которые ему было поручено бросить к ногам членов Директории и правительства Республики.

После окончания войны с Австрией и заключения Кампоформийского мира (октябрь 1797 года) участвовал в походе на Рим и взятии французскими войсками «вечного города». В этом походе Мармон командовал полубригадой и проявил себя с самой лучшей стороны. Как один из наиболее доверенных людей Бонапарта принял деятельное участие в подготовке Египетской экспедиции (1798-1799).

В Восточной армии, которую возглавил Наполеон Бонапарт, получил назначение на должность командира полубригады. В середине мая 1798 года французская эскадра, имея на борту экспедиционную армию, покинула берега Франции и взяла курс на восток. 9 июня она подошла к острову Мальта. Воспользовавшись тем, что мальтийские власти отказали французам в пополнении запасов питьевой воды, Бонапарт решил захватить этот остров. «Генерал Бонапарт силой возьмет то, что ему должны были бы дать по доброй воле», - завил он прибывшим на переговоры представителям мальтийских рыцарей. Одним из военачальников, возглавивших десант на остров, был Мармон, особо отличившийся при отражении вылазки гарнизона главной мальтийской крепости Ла-Валетта. Это был, пожалуй, единственный заслуживающий внимания боевой эпизод, имевший место при захвате французами Мальты. Она была занята французским десантом почти без сопротивления (10 июня 1798 года). Над древней столицей Мальтийского ордена взвилось трехцветное знамя Французской республики. Сокровища мальтийских рыцарей, накопленные ими за 500 лет, были захвачены Бонапартом. В тот же день, 10 июня, за проявленные при занятии Мальты умелые действия и личную отвагу главнокомандующий Восточной армией произвел Мармона в бригадные генералы.

При штурме Александрии (2 июля 1798 года) Мармон во главе своей 4-й полубригады первым ворвался в город, за что удостоился особой благодарности главнокомандующего. Затем отличился в сражении при Пирамидах (21 июля 1798 года), где войску мамлюков было нанесено решающее поражение. После взятия Каира по поручению Бонапарта провел рекогносцировку дельты Нила. Успешное выполнение этого задания получило высокую оценку главнокомандующего, который назначил Мармона комендантом Александрии. На этом посту молодой генерал проявил незаурядные военные способности, в течение многих месяцев умело и активно защищая крепость во время неоднократных бомбардировок англо-русско-турецким флотом.

Покидая Египет, Бонапарт в числе других лично приближенных к нему генералов забрал с собой и Мармона. Тогда вместе с Бонапартом Египет покинули генералы Л. Бертье, Ж. Ланн, И. Мюрат и А. Андреосси, а также близкие к нему офицеры Ж. Бессьер, А. Лаваллет, Ж. Дюрок и пасынок Е. Богарне. Испытавшие испепеляющую африканскую жару, тяжелейшие переходы через пышащие жаром песчаные пустыни, неистовый мусульманский фанатизм и холодный свист мамлюкских ятаганов молодые сподвижники Бонапарта без сожаления покидали эти дикие и неприветливые края. 23 августа 1799 года фрегаты «Мюирон» и «Ла Каррер», подняв паруса, покинули Египет.

Благополучно избежав встречи с господствовавшим на Средиземном море английским флотом, небольшая флотилия, возглавляемая адмиралом О. Гантомом, 9 октября 1799 года достигла берегов Франции и бросила якорь в бухте Сен-Рафаэль, близ Фрежюса.

Прибыв в Париж вместе с Бонапартом, Мармон принял активное участие в перевороте 18 брюмера (9 ноября 1799 года), во время которого вместе с генералом Ж. Макдональдом взял под контроль Версаль и находившийся в нем гарнизон. В награду за содействие в захвате власти ставший первым консулом Французской республики Наполеон Бонапарт назначил его членом Государственного совета (декабрь 1799 года).

В апреле 1800 года Мармон был назначен начальником артиллерии Резервной армии, которой предстояло вторгнуться в Италию через Альпы и очистить ее от австрийцев . При переходе Резервной армии через Альпы Мармон умело, проявив завидную энергию и большое искусство, проложил путь своей артиллерии через снежные вершины Сен-Бернара и опасное Бардское ущелье, особенно при проходе мимо форта Бард. В сражении при Маренго (14 июня 1800 года) командовал всей французской артиллерией и внес весомый вклад в достижение победы.

В сентябре 1800 года возглавил артиллерию Итальянской армии (образована в результате объединения Резервной и бывшей Итальянской армии, а также ряда отдельных соединений) и через 3 дня произведен в дивизионные генералы (9 сентября 1800 года).

В начале 1801 года вел в Кастель-Франко переговоры с австрийцами о перемирии. После заключения Люневильского мира (9 февраля 1801 года), положившего конец войне с Австрией, основной ударной силы 2-й антифранцузской коалиции, некоторое время командовал корпусом, а затем вернулся во Францию.

Участвовал в заседаниях Государственного совета. В сентябре 1802 года назначен генерал-инспектором артиллерии. В 1803 году награжден вновь учрежденным орденом Почетного легиона, в 1804-м - командорским крестом этого ордена. Однако при раздаче Наполеоном маршальских жезлов 19 мая 1804 года Мармон, вопреки его ожиданиям, оказался обойденным. Это задело его до глубины души. Он посчитал себя кровно обиженным человеком и затаил глубокую обиду в сердце. Переживания его были безмерны. Неразлучный спутник боевой славы Наполеона с первых ее дней, его верный паладин, один из самых близких к нему людей, многие годы входивший в узкий круг его приближенных, - и вдруг такая неблагодарность… Мармон никак не мог взять в толк, почему он не маршал. «А почему Бессьер маршал?» - неизменно задавал он себе один и тот же вопрос и не находил на него ответа… Причина, по которой Наполеон не включил Мармона в первый список маршалов Империи, по-видимому, заключалась не только в его молодости, но и в том, что, будучи кадровым артиллеристом, он до сих пор ни разу не командовал крупными армейскими соединениями в боевой обстановке, а потому, по мнению императора, не мог претендовать на высшее воинское звание. Здесь Наполеон проявил принципиальность. Несмотря на давнюю службу Мармона под его командованием и личную близость к нему этого человека, император остался непреклонным.

Но еще более оскорбленным и униженным Мармон посчитал себя на церемонии коронации Наполеона. Ему, кадровому военному, отвели не почетное место среди генералитета, где, как он полагал, он имел законное право находиться, а в огромной толпе каких-то штатских «штафирок» - высших чиновников, дипломатов, многочисленных придворных, членов делегаций, представлявших департаменты и крупные города Франции, других приглашенных на коронацию гостей, иностранцев… Как члена Госсовета распорядители церемонии приравняли его всего лишь к чиновникам, хотя и высшим, и обязали облачаться в чиновничий мундир. Поэтому под древними сводами Нотр-Дама Мармон чувствовал себя крайне неуютно. Он с трудом сдерживал все нараставшее раздражение. Ничего более унизительного для себя генерал не мог и представить…

А зрелище было действительно потрясающее. С раннего утра 11 февраля (2 декабря 1804 года) многотысячные толпы народа заполнили улицы Парижа, созерцая невиданное доселе зрелище. Торжественные аккорды «Те Deum» величаво гремели в воздухе, заглушая говор бесчисленных толп. Все взоры были прикованы к блестящему императорскому кортежу, возглавляемому Мюратом, который не спеша следовал от Тюильрийского дворца к собору Парижской Богоматери. Императора сопровождали маршалы Империи, сверкающие богато расшитыми золотом мундирами, орденами, драгоценными саблями, лентами и пышными плюмажами. В огромной свите нового монарха, поражающей воображение великолепием церемониальных нарядов, они резко выделялись среди всех остальных своим мужественным видом, суровым благородством и исполненной достоинства величавостью. Прославленные военачальники осознавали значимость момента, благодаря которому они вместе со своим императором навечно занимали почетные места в истории Франции.

В соборе императора и его свиту ожидал папа римский Пий VII. Началась церемония коронации. Наполеон в длинной, до полу, белой тунике и наброшенной на плечи тяжелой пурпурно-бархатной, отороченной горностаем мантии, подходит к папе, который должен был возложить на него императорскую корону. И тут происходит неожиданное, поразившее всех присутствующих. По свидетельству очевидцев, Наполеон не стал дожидаться, когда его коронуют, а выхватил корону из рук замешкавшегося «святого отца» и сам надел ее на свою голову. Видимо, тем самым он дал понять, что не хотел принимать корону из чьих-то рук, а обязан был ею только самому себе. Затем император возложил корону на голову Жозефине.

Маршалы играли активную роль в коронации. На них была возложена почетная обязанность нести официальные императорские регалии. Так, Бернадот нес орден Почетного Легиона, Келлерман - корону Карла Великого, Бертье - державу, Периньон - скипетр, Лефевр - меч, принц Евгений Богарне - золотое кольцо императора, а облаченный во все алое обер-камергер Талейран - корзину для его мантии. Еще 3 маршала несли регалии императрицы Жозефины: Мюрат - корону, Серюрье - золотое кольцо и Монсей - корзину для ее мантии. Затем под гулкими сводами собора император громким голосом принес присягу, в которой поклялся охранять неприкосновенность территории Франции, свободу вероисповеданий, равенство прав, гражданские и политические свободы, неотменяемость продажи государственных имуществ, управлять страной единственно в целях пользы, счастья и славы французского народа.

Чтобы польстить самолюбию обиженного Мармона, Наполеон производит его в генерал-полковники конных егерей (1 февраля 1805 года), а на следующий день наряду с маршалами награждает высшей наградой Империи - Большим крестом ордена Почетного Легиона и вскоре назначает командующим войсками в Голландии.

С началом войны против 3-й антифранцузской коалиции возглавляемые Мармоном войска образуют 2-й корпус Великой армии (август 1805 года). Таким образом, Наполеон дал возможность жаждущему маршальского звания Мармону проявить себя в роли крупного военачальника и заслужить желанный жезл. Он был единственным генералом, которому Наполеон доверил командование корпусом в Великой армии, возглавляемой лично им. Все остальные командиры корпусов были маршалами.

С началом кампании 1805 года Мармон, действуя на левом фланге Великой армии, перешел Рейн и развернул наступление на Вюрцбург, а затем повернул на юго-восток и в районе Аугсбурга присоединился к главным силам армии. Участвовал в знаменитой Ульмской операции (7-20 октября 1805 года), завершившейся полным разгромом и капитуляцией австрийской Дунайской армии. Однако эта блистательная операция особых лавров Мармону не принесла - на ее завершающем этапе его корпус был выведен Наполеоном в резерв и участия в решающих боях принять ему не довелось. После победы под Ульмом 2-й корпус Мармона действовал на правом фланге Великой армии, обеспечивая с юга ее главные силы, развернувшие наступление на Вену. Наполеон поставил перед ним задачу наступать на Грац и воспрепятствовать отступавшей из Северной Италии австрийской армии эрцгерцога Карла в соединении с главными силами австрийцев, прикрывавшими Вену, а также не допустить возможного удара армии Карла во фланг главным силам Великой армии. Задача эта была непростая - эрцгерцог Карл фон Габсбург, брат австрийского императора, считался наиболее способным из всех австрийских полководцев. Наполеон же, поручая Мармону решение этой задачи, давал ему шанс отличиться и заслужить маршальский жезл. В сражении при Аустерлице, где решилась судьба кампании и всей войны, корпус Мармона не участвовал. Мармон, хотя и занял Штирию, но поставленную перед ним задачу в полном объеме не решил. Преследуемый Итальянской армией маршала А. Массены эрцгерцог Карл все же сумел уйти в Австрию, хотя соединиться с главными силами австрийской армии до Аустерлицкого сражения не успел. Словом, ничего особо выдающегося, что могло бы принести ему маршальский жезл, Мармон в кампанию 1805 года не совершил.

После заключения Пресбургского мира (26 декабря 1805 года), завершившего войну с Австрией, Мармон со своим корпусом был направлен в Италию. Там он составил 1-й корпус Итальянской армии, которой командовал Массена.

В июле 1806 года Наполеон назначил его генерал-губернатором Иллирийских провинций . Располагая незначительными силами (10 тыс. человек), он довольно успешно защищал так называемую Рагузскую республику от попыток русских и черногорских войск уничтожить ее, нанес противнику ряд поражений. Проявил себя хорошим военным администратором, умело управляя вверенным ему краем (разумными мерами поддерживал законность и порядок, способствовал оживлению торговых связей подконтрольной территории с соседними регионами, прокладывал новые дороги и т. п.). Наполеон остался доволен деятельностью Мармона на Адриатике и в апреле 1808 года даровал ему титул герцога Рагузского. Тем самым император как бы выделил своего старого сподвижника из общей массы генералов, так как герцогский титул полагался, как правило, только маршалам (и высшим государственным чиновникам). Единичные исключения, конечно, были, но они, как и в случае с Мармоном, носили персональный характер (например, не будучи маршалами, герцогский титул получили Жюно, Дюрок, Савари - тоже бывшие адъютанты Наполеона, которого связывали с этими генералами особые отношения).

С началом в 1809 году новой войны с Австрией Мармон получил приказ идти на соединение с Итальянской армией вице-короля Е. Богарне. Выступив из Далмации со своим 10-тысячным корпусом и 12 орудиями на север, он весной 1809 года нанес ряд поражений вдвое превосходящему его в силах австрийскому корпусу генерала М. Гиулая (при Грачаце, Госпиче, Оточаце), овладел Фиуме (Риека) и в начале июня занял Грац. В одном из боев (17 мая 1809 года) Мармон был ранен, но остался в строю, отказавшись от эвакуации. Уклонившись от соединения с Итальянской армией, герцог Рагузский продолжил наступление далее на север и незадолго до Ваграмского сражения соединился с армией Наполеона.

В битве при Ваграме (5-6 июля 1809 года) 11-й корпус Мармона находился в резерве и был введен в сражение лишь на его завершающем этапе. Однако не совсем решительные действия герцога Рагузского вызвали недовольство императора, и он резко одернул его, потребовав повысить активность.

После сражения, разбирая действия своих военачальников, Наполеон подверг критике действия командира 11-го корпуса. «Мармон, вы маневрировали, как устрица», - подытожил император.

В ходе преследования потерпевшей поражение австрийской армии Мармон по собственной инициативе решил отрезать ей путь отступления, выйдя в районе Цнайма (Зноймо, Чехия) в тыл противника и отрезав его от переправ через р. Тайя . 10 июля, совершив стремительный бросок, он достиг Цнайма. Но к этому времени большая часть австрийской армии уже переправилась на северный (левый) берег реки. Мармон принимает решение отрезать от переправ австрийские войска, еще находившиеся на южном (правом) берегу р. Тайя и, несмотря на большое превосходство противника в силах, бесстрашно бросается в неравный бой. Его расчет строился на том, чтобы задержать не успевшую отойти часть австрийской армии на переправах через р. Тайя до тех пор, пока не подойдут главные силы преследующих противника французских войск (корпус маршала А. Массены), а затем совместно с ними уничтожить противника. В упорном бою Мармон отбросил часть австрийского корпуса генерала Ф. Розенберга и овладел господствующими над окружающей местностью Цнаймскими высотами. Но это был временный успех, достигнутый благодаря внезапности нападения.

Оправившись от неожиданности и разобравшись в обстановке, австрийцы бросили против оказавшегося в их тылу малочисленного корпуса Мармона крупные силы. Его разгром был бы неминуем, но герцогу Рагузскому повезло. Рано утром 11 июля к Цнайму подошли войска Массены и с ходу атаковали противника. Встречный удар с левого берега по арьергарду австрийской армии (корпус генерала Г. Бельгарда) нанесли войска Мармона. В результате австрийцы были разгромлены и запросили перемирия, так как значительная часть их арьергарда оказалась отрезанной от переправ на правом берегу реки. Наполеон согласился на перемирие. Оно было заключено в ночь на 12 июля.

Бой под Цнаймом (10-11 июля 1809 года) стал последним в австро-французской войне 1809 года. В ходе его войска Мармона взяли в плен 1,2 тыс. человек и захватили два знамени.

Воодушевленный очередной победой над своим старым и упорным противником - империей Габсбургов, одержанной в тяжелой и кровопролитной борьбе, Наполеон не жалел наград для своих боевых соратников. Звездопад монарших милостей обрушился на Великую армию и ее военачальников. Все отличившиеся в боях были щедро вознаграждены императором. А Мармон за отличие в бою под Цнаймом был произведен в маршалы Франции (12 июля 1809 года). Это был в общем-то рядовой, ничем не примечательный бой, сведения о котором вряд ли найдешь в подавляющем большинстве военно-исторических трудов, посвященных эпохе наполеоновских войн. Но Наполеон посчитал действия Мармона в ходе преследования разбитой австрийской армии вполне достойными маршальского звания. Однако, как показали последующие события, он явно переоценил полководческий талант своего давнего сподвижника. Отдавая должное отваге, решительности и тактическому мастерству Мармона, проявленным им при преследовании противника и, в частности, в бою под Цнаймом, все же следует признать, что получение тогда этим генералом маршальского жезла являлось никогда не отработанным им авансом.

После окончания войны с Австрией и заключения Шенбруннского мира (14 октября 1809 года) Мармон вернулся в свое генерал-губернаторство и продолжал управлять им еще полтора года. Весной 1811 года Наполеон вызвал его в Париж и назначил командующим Португальской армией вместо маршала А. Массены (апрель 1811 года).

В мае 1811 года Мармон прибыл в Испанию и вступил в командование армией. Войска, которые поручено было ему возглавить, находились в довольно незавидном положении. После неудачного похода в Португалию они были серьезно ослаблены и находились в состоянии, граничившем с деморализацией. Однако в сравнительно короткий срок Мармону удалось восстановить боеспособность армии и перейти к наступательным действиям. Наступая в южном направлении, его войска вышли к реке Тахо, форсировали ее, соединились с Южной армией маршала Н. Сульта и совместно с нею принудили англичан снять осаду Бадахоса. Однако на этом успехи Мармона в Испании и закончились. Так что, вопреки ожиданиям Наполеона, замена Массены Мармоном не внесла коренного перелома в ход войны на Пиренейском полуострове.

Осенью 1811 года Мармон начал медленно отступать на север, а по его следам столь же неторопливо продвигались англо-португальские войска Веллингтона.

22 июля 1812 года при Арапилах (близ Саламанки) произошло решительное сражение. Стороны располагали примерно равными силами (французы насчитывали около 50 тыс. человек, англо-португальская армия - свыше 50 тыс.). На помощь Португальской армии шли подкрепления, высланные из Мадрида королем Жозефом Бонапартом. Их прибытие позволило бы Мармону создать численное превосходство над противником. Но маршал был настолько уверен в победе, что решил, не дожидаясь их подхода, дать сражение. Он не пожелал ни с кем делиться славой. В завязавшемся сражении Мармон предпринял попытку обойти правый фланг противника. Но сильный отряд, совершавший обход, слишком далеко оторвался от главных сил. Этим воспользовался Веллингтон, впервые за всю войну решившийся действовать наступательно в полевом сражении. Обходящие колонны французов были атакованы крупными силами противника и разбиты. Особенно успешно действовала английская кавалерия, изрубившая несколько французских батальонов. Затем, используя достигнутый успех, английский главнокомандующий наносит мощный фронтальный удар по центру боевого порядка французской армии. Здесь ему также удалось создать значительное численное превосходство над противником за счет искусно проведенного маневра и резкого ослабления флангов. Этот смелый, но весьма рискованный маневр Веллингтон осуществил, воспользовавшись нерешительностью Мармона, буквально обескураженного такой неожиданной для него активностью противника. Тем временем инициатива полностью перешла к англичанам. Под их сильным натиском французские войска в центре дрогнули и начали отходить. Все попытки Мармона изменить неблагоприятный для французов ход сражения ни к чему не привели. Презрев опасность, он бесстрашно бросается на самые опасные участки сражения, пытаясь личным примером вдохновить теряющие уверенность войска. В один из таких моментов маршал был тяжело ранен: английская картечь раздробила ему правую руку, одновременно поразив в бок и поясницу. Командование армией принял генерал Б. Клозель, через некоторое время отдавший войскам приказ об общем отступлении, так как все возможности войск удержаться на занимаемых позициях были уже исчерпаны.

В сражении при Саламанке (Арапилах) французы потерпели тяжелое поражение, потеряв более 12 тыс. человек (в том числе 6 тыс. пленными), 12 орудий и 2 орла. Потери союзников не превышали 6 тыс. человек. Так закончилась боевая деятельность Мармона в Испании: эвакуированный во Францию, он обратно уже не вернулся.

В марте 1813 года еще не вполне оправившийся от ран маршал Мармон был вызван Наполеоном в Германию и назначен командиром вновь сформированного 6-го корпуса Великой армии. Во главе этого корпуса он отважно сражался при Лютцене (2 мая 1813 года), Бауцене (20-21 мая 1813 года) и Дрездене (26-27 августа 1813 года), немало способствуя достижению успеха в этих сражениях. Во всех трех этих сражениях его корпус действовал в центре боевого порядка французской армии. В «битве народов» под Лейпцигом (16-19 октября 1813 года) 6-й корпус Мармона, усиленный польской дивизией генерала Г. Домбровского, оборонялся в районах Меккерна и Шенфельда, севернее Лейпцига, на левом фланге французской армии. Его войска сражались упорно, стойко обороняя занимаемые позиции, но под давлением превосходящих сил Силезской армии (генерал Г. Блюхер) постепенно были оттеснены к самым предместьям Лейпцига. Сам маршал, как всегда, проявил в этой битве большое мужество и личную храбрость. Под ним были убиты 4 лошади, а сам он 18 октября ранен, но остался в строю. Сражение под Лейпцигом, как известно, закончилось сокрушительным поражением Наполеона. В таких условиях, как говорится, уже не до дележа славы, но Мармон тем не менее, чтобы подчеркнуть собственные заслуги, счел возможным пожаловаться императору на маршала Нея, командовавшего в сражении всем левым крылом французской армии. Он доложил Наполеону, что героическая защита Шенфельда 18 октября является исключительно его, Мармона, заслугой, но уж никак не Нея, который появился там всего лишь один раз, да и то не более чем на 10 минут, тогда как он, Мармон, находился под вражеским огнем непрерывно в течение всего дня.

При отступлении разбитой под Лейпцигом наполеоновской армии Мармон командовал ее арьергардом. Успешно действовал в сражении при Ганау (18-19 ноября 1813 года), где австро-баварские войска безуспешно пытались преградить дорогу отступающей из Германии к Рейну французской армии. Затем с остатками своего корпуса (свыше 11 тыс. человек) прикрывал левый берег Рейна от Майнца до Страсбурга, с большим упорством отражал атаки противника под Мангеймом.

Когда союзные армии переправились через Рейн, Мармон был вынужден отступить на свою территорию. Искусно избежав окружения на левом берегу Рейна, в районе Кайзерслаутерна, он отвел свой корпус в Мец.

В кампании 1814 года во Франции Мармон продолжал командовать 6-м корпусом Главной армии.

Он храбро сражался в последних битвах Империи, проявив в некоторых из них незаурядное боевое мастерство. Отличился в сражениях при Бриенне (29 января 1814 года), Ла-Ротьере (1 февраля 1814 года), где командовал левым крылом армии Наполеона, Шампобере (10 февраля 1814 года), где командовал правым крылом французской армии, Монмирайле (11 февраля 1814 года) и Вошане (14 февраля 1814 года), где снова командовал левым крылом. В калейдоскопе этих следующих одна за другой побед февраля 1814 года Мармон являлся одним из ближайших сподвижников Наполеона.

В ходе этой короткой кампании Наполеон, зажатый всеми армиями Европы, сражался как лев, устремляясь от одной вражеской армии к другой, срывал замыслы врага быстротой и решительностью действий, разрушал все его расчеты и планы, заставлял изнемогать от чрезмерного перенапряжения и следующих одна за другой неудач. Однако его ближайшие помощники, маршалы, были уже не те, что в былые годы. Издерганные и утомленные до предела тяжелыми и непрерывными боями, они все чаще выражали свое недовольство положением дел, считая императора основным препятствием к прекращению безнадежной войны.

Конечно, маршалы все еще повиновались Наполеону, хотя возмущенно и ворчали за его спиной. Но это ворчание становилось все настойчивее и целеустремленнее. Щедро наделенные титулами и деньгами, поместьями и чинами, эти люди, видя бесперспективность дальнейшей борьбы с объединенными силами поднявшейся против Наполеона всей Европы, всерьез обеспокоились за свое будущее и не желали более понапрасну, как они считали, рисковать своей головой. Понимая, что дело идет к катастрофе, в которую их вместе с собой хочет увлечь император, они не хотели больше рисковать и играть вместе с ним с судьбой ва-банк. Маршалы жаждали воспользоваться плодами приобретенного. И все же повинуясь скорее инстинкту старого воина, маршалы могли еще, как и встарь, блеснуть своим боевым мастерством в схватке с любым противником. Но чаще всего они действовали уже без былого энтузиазма, а их ошибки и просчеты становились все более частыми. Так, к марту 1814 года от былой активности Мармона остались лишь слабые воспоминания, его как будто подменили. Теперь это был медлительный, пассивный и безучастный ко всему военачальник. И результаты такой «деятельности» не замедлили сказаться. 5 марта Мармон потерпел неудачу под Суасонном, а затем явился главным виновником поражения Наполеона в сражении при Лаоне (9-10 марта 1814 года). Добившись к исходу первого дня сражения определенного успеха (отбросил левый фланг противника), Мармон счел свою задачу выполненной и, оставив свои войска, уехал ночевать в теплый и уютный замок, находившийся в нескольких километрах от поля боя. Но в 19 часов крупные силы пруссаков, которых он считал разбитыми, внезапно атаковали 6-й корпус (10 тыс. человек) и обратили его в бегство. Только стечение обстоятельств спасло войска Мармона от полного уничтожения. Они потеряли треть своего состава и всю артиллерию (45 орудий). Поражение Мармона поставило под удар всю французскую армию. Однако, несмотря на столь безответственное поведение маршала, император не отстранил его от командования, хотя и сообщил в Париж о «дикой глупости герцога Рагузского, который вел себя, как младший лейтенант».

17 марта Мармон вновь был разбит пруссаками у Фима. Когда в конце марта союзники, перестав гоняться за Наполеоном, двинулись на Париж, то на их пути оказались только корпуса маршалов Мармона и Мортье (всего 23 тыс. человек и 84 орудия), прикрывавшие подступы к столице. Попытка этих маршалов преградить врагу путь на Париж окончилась неудачей. В сражении при Фер-Шампенуазе (25 марта 1814 года) они были наголову разгромлены союзными войсками, потеряв почти половину своих войск. Это сражение было проиграно французами, несмотря на выдающуюся отвагу, с которой молодые, почти необученные новобранцы сражались с закаленными в боях солдатами союзных армий. С оглушительными криками «Да здравствует император!» они бесстрашно бросались в яростные атаки и массами гибли под разящим огнем союзной артиллерии.

Мужество и отвага, проявленные французскими войсками при Фер-Шампенуазе, произвели большое впечатление даже на русского императора Александра I и его окружение.

В последующие дни остатки разбитых корпусов Мармона и Мортье отошли к Парижу. Оборону французской столицы, на которую наступала 100-тысячная армия союзников, возглавил Мармон. В его распоряжении находились около 40 тыс. человек, значительную часть которых составляли национальные гвардейцы.

В ходе Парижского сражения (30 марта 1814 года) возглавляемые Мармоном французские войска, несмотря на большое численное превосходство противника, мужественно оборонялись до второй половины дня. К этому времени после ожесточенной борьбы почти все основные опорные пункты французами были потеряны. И без того мощный натиск союзных войск продолжал нарастать. Союзное командование вводило в сражение все новые и новые силы. Передовые части противника уже ворвались на окраины города. Стало ясно, что отразить противника на ближних подступах к Парижу не удалось. Встал вопрос: продолжать борьбу на улицах города или сдать его и тем самым спасти от неминуемого разрушения. Формально возглавлявший оборону Парижа брат Наполеона Жозеф Бонапарт избрал второй вариант и поручил Мармону вступить в переговоры с союзным командованием об условиях сдачи столицы и заключении на период ее эвакуации французскими войсками перемирия.

В ночь на 31 марта условия капитуляции были подписаны, и французские войска начали покидать Париж. Днем 31 марта союзные войска вступили во французскую столицу. После сдачи Парижа Мармон отвел свои войска в район Эссона (близ Фонтенбло). Потери французов в Парижском сражении составили до 4 тыс. человек.

Узнав о наступлении главных сил союзных армий на Париж, Наполеон, находившийся в то время со своей армией в глубоком тылу противника, форсированным маршем двинулся из района Сен-Дизье к своей столице. Но к 30 марта он смог лишь достигнуть Труа. Отсюда до Парижа оставалось еще около 150 км.

Понимая, что он не успеет подойти на выручку своей столицы, император передает командование армией маршалу Л. Бертье, а сам с небольшим штабом и конвоем продолжает налегке путь дальше. Его отчаянная гонка вскоре выбила из сил всю сопровождавшую его группу. Тогда он оставляет ее, пересаживается на почтовую карету и в сопровождении всего лишь 5 адъютантов устремляется к столице. В предрассветный час 31 марта Наполеон прибывает в Эссон и здесь узнает о сдаче Парижа. Первым делом он вызывает к себе все находящиеся поблизости воинские части. На следующий день в его распоряжении находилось уже 36 тыс. солдат. Через 2 дня их численность возрастает до 60 тыс. Но для атаки Парижа, где находилась 150-тысячная союзная армия, этих войск все же было недостаточно. Однако смотр войск, проведенный Наполеоном 3 апреля в Фонтенбло, произвел на него глубокое впечатление, внушил уверенность в преданности армии. Он лично убедился, что рядовые солдаты и офицеры остались непоколебимо верны своему императору и готовы выполнить любой его приказ. Буря приветствий и громовое «Vive J’ Emperuer! A Paris! A Paris!» («Да здравствует император! На Париж! На Париж!») служили наглядным подтверждением тому. Это воодушевило Наполеона и утвердило в уверенности продолжать борьбу. На следующий день он вызывает к себе маршалов, чтобы обсудить с ними план похода на Париж. Но неожиданно для себя он встречается здесь с совершенно другими, диаметрально противоположными настроениями. Его ближайшие помощники отнюдь не горели желанием сражаться за столицу. Вместо поддержки и понимания император натолкнулся на «бунт маршалов», потребовавших от него «ради спасения Франции» прекращения борьбы и отречения от престола.

4 апреля под давлением маршалов Наполеон принял решение отказаться от престола в пользу своего малолетнего сына при регентстве императрицы Марии-Луизы. Для согласования условий отречения к русскому императору Александру I им была направлена делегация во главе с министром иностранных дел А. Коленкуром (герцог Виченцский). В ее состав Наполеон включил маршалов Нея и Макдональда, а в последний момент дополнил ее еще и маршалом Мармоном. «Я могу рассчитывать на Мармона. Это один из моих давних адъютантов… У него есть принципы чести. Ни одному из офицеров я не сделал столько, как ему…» - пояснил император свой выбор. Но он сильно заблуждался в отношении своего «давнего адъютанта» и его «принципов чести».

После капитуляции Парижа Мармон оказался перед выбором: следовать ли ему дальше за Наполеоном, потерявшим, по его мнению, чувство реальности, полностью обанкротившимся как политик и поставившим Францию на грань катастрофы, или же подчиниться декрету Сената во имя спасения страны от вражеского нашествия низложившего Наполеона и династию Бонапартов.

Маршал посчитал, что дальнейшая борьба не имеет шансов на успех, и решил встать на сторону Сената, который уже плясал под дудку давнего врага Наполеона Талейрана.

Утром 4 апреля в штаб Мармона прибыл представитель австрийского фельдмаршала князя К. Шварценберга (главнокомандующий Главной союзной армией), предложивший маршалу покинуть армию Наполеона и перейти со своим корпусом на сторону союзников. Мармон принял это предложение, совершив тем самым акт предательства. Вскоре уполномоченные Наполеона, направлявшиеся на переговоры с русским царем, прибыли в штаб 6-го корпуса, чтобы довести до Мармона поручение императора. Герцог Рагузский известил их о своих переговорах с австрийским представителем, но о заключенном с ним соглашении умолчал.

Когда возмущенные посланцы Наполеона потребовали от Мармона прервать всякие контакты с врагом, тот обещал им это и присоединился к делегации. Александр I согласился с предложениями Наполеона, но окончательное решение вопроса было отложено на следующий день, так как он должен был посоветоваться со своими союзниками. Утром 5 апреля, перед тем, как снова ехать на переговоры с русским императором, Коленкур и маршалы встретились за завтраком у Нея. Во время завтрака стало известно, что ночью 6-й корпус Мармона перешел на сторону противника. Как вскоре выяснилось, оставшийся за Мармона генерал И. Сугам сразу же после отъезда своего командира в Париж поручил из Главного штаба приказ немедленно присоединиться к основным силам армии в Фонтенбло. Сугам и другие старшие генералы 6-й корпуса были соучастниками измены Мармона.

Посчитав, что императору стало известно о предательстве, Сугам с согласия своих сообщников ночью перевел 6-й корпус за линию расположения союзных войск и сдал его врагу. Ничего до этого не подозревавшие солдаты и офицеры корпуса только с рассветом поняли, что преданы своими изменившими воинскому долгу генералами, но уже ничего не могли поделать. Корпус со всех сторон был окружен кольцом австрийских войск.

Получив известие о поступке генерала Сугама, Мармон сразу же покинул особняк Нея. Представители императора больше его не видели.

Когда позднее они встретились с Александром I, то их ждал уже иной прием. Теперь требование союзников было однозначным - полное и безусловное отречение Наполеона, так как армия уже не поддерживает его, подтверждением чему является переход целого корпуса наполеоновской армии на сторону союзников.

Узнав об измене Мармона, Наполеон сказал: «Мармон нанес мне последний удар». 6 апреля он отрекся от престола. «Так как союзные державы провозгласили, что император Наполеон есть единственное препятствие к установлению мира в Европе, то император Наполеон, верный своей присяге, объявляет, что он отказывается за себя и своих наследников от трона Франции и трона Италии, потому что нет такой личной жертвы, даже жертвы самой жизнью, которую он не был бы готов принести в интересах Франции», - говорилось в акте об отречении, подписанном Наполеоном.

Интересная деталь: после отречения Наполеона курс акций Французского банка сразу же резко (почти вдвое) взлетел вверх. Некоторые оборотистые ловкачи, среди которых оказался и Мармон, заработали на этом за один день миллионы.

Переговоры Наполеона с победителями продолжались еще несколько дней. Согласовывались отдельные детали, связанные с его отречением. Наконец 16 апреля 1814 года союзные державы ратифицировали договор. Они согласились оставить Наполеону титул императора и отдать ему во владение небольшой остров Эльба на Средиземном море. Кроме того, ему полагался цивильный лист в сумме 2 млн франков, которое ему обязалось выплачивать французское правительство. Наполеону также разрешено было взять с собой один батальон (600 человек) Старой гвардии. Императрица получила в наследственное владение герцогство Парму. Остальные члены семьи Бонапарта получали пенсионы.

20 апреля в парадном дворе Белой Лошади дворца Фонтенбло произошло знаменитое прощание императора-полководца со своей Старой гвардией. Трогательная сцена этого прощания описана в многочисленных трудах. Опаленные огнем бесчисленных сражений, поседевшие в боях ветераны наполеоновских походов не скрывали слез, прощаясь со своим кумиром.

28 апреля поверженный император и его небольшая свита прибыли в Сан-Рафаэль, где их ожидал британский военный корабль «Inconstant» («Непостоянный»). Завершив погрузку, бриг поднял паруса и направился к острову Эльба. Спустя 2 дня правительство Бурбонов подписало продиктованный победителями Парижский мирный договор 1814 года. В соответствии с его условиями Франция лишалась всех своих завоеваний, начиная с 1792 года.

После падения Империи для бывших боевых соратников Наполеона наступили спокойные времена, о которых они так давно мечтали. Больше не надо было «ездить на войну», вести опостылевшую походно-боевую кочевую жизнь и подвергать свою жизнь опасностям. Теперь можно было в полной мере наслаждаться мирной жизнью, пользоваться всеми ее благами, заслуженными тяжелым многолетним трудом, купаться в лучах своей боевой славы. Если кто-то из них и опасался за прочность своего положения при новом режиме, то действительность 1-й Реставрации Бурбонов приятно удивила даже скептиков, превзойдя их самые радужные ожидания. Почти все маршалы были приняты при дворе и удостоены самых высших наград, званий и должностей. В частности, Мармон, перешедший на сторону Бурбонов одним из первых, сохранил все свои чины и титулы, присоединив к ним звание пэра Франции и должность почетного шефа элитной роты королевских телохранителей с присвоением чина капитана королевской гвардии. Кроме того, король наградил его орденом Св. Людовика. Он стал часто бывать в своем роскошном поместье Шатильон, куда раньше наведывался лишь наездами. Теперь служба маршала выгодно отличалась от прежней, прежде всего своим комфортом и спокойствием. Огорчало героев минувших войн лишь одно - уровень их доходов резко сократился, так как «ренту победителей», собираемую ранее с пол-Европы, теперь им выплачивать перестали, а королевская казна оказалась намного беднее императорской. Но накопленных богатств и без того хватало; созданные им условия существования, а также престижные и необременительные должности во многом компенсировали досадные издержки.

Спокойная и размеренная жизнь маршалов, и прежде всего Мармона, на некоторое время прервалась 1 марта 1815 года, когда в бухте Жуан на юге Франции высадился бежавший с острова Эльба Наполеон. В своей первой же прокламации к войскам император заявил: «Мы были побеждены из-за двух человек - Ожеро и Мармона. Оба они перешли на сторону врага, предав наши лавры, свою страну, своего сюзерена и благодетеля».

Триумфальное шествие Наполеона по стране развивалось стремительно. Все высланные Бурбонами против него войска перешли на его сторону. В те мартовские дни на цоколе Вандомской колонны в Париже даже появился вывешенный бонапартистами плакат такого содержания: «Король, брат мой! Не посылай мне больше войск. Их у меня уже достаточно!»

Во время «Ста дней» Наполеона маршал Мармон остался верен Бурбонам, да другого выхода у него и не было. Бежавший из Парижа король назначил его командиром отряда гвардии, сопровождавшего Людовика XVIII до самого Гента (Бельгия), а затем вернувшегося во Францию.

Кроме Мармона, короля сопровождали маршалы Бертье, Виктор, Мортье и Макдональд. Но последние двое, достигнув границы, решили возвратиться во Францию. Король предложил им следовать дальше, но маршалы отказались. Мортье сослался на то, что в то время, когда Франции грозит новое вражеское нашествие, он не может покинуть свою родину. У Макдональда нашлись другие аргументы. Он заявил, что король как законный монарх должен остаться в своей стране и лично возглавить сопротивление «узурпатору». Однако в планы Людовика XVIII такой вариант действий не входил. Он дарит маршалу усыпанную бриллиантами табакерку с собственным портретом, вежливо отклоняет его предложение и прощается. Растроганный щедрым подарком Макдональд горячо благодарит короля и заверяет его, что, оставаясь во Франции, он будет всеми силами поддерживать авторитет законного монарха и содействовать его возвращению на трон.

Прибыв в Гент, Мармон вскоре под предлогом лечения своих старых ран уехал на Ахенские минеральные воды, где и находился до 2-й Реставрации Бурбонов. Как и другие маршалы, не пожелавшие вновь встать под знамена Наполеона во время «Ста дней», он решил не ввязываться в вооруженную борьбу ни на чьей стороне, предпочитая остаться в стороне.

А новая война была уже на пороге. Еще 13 марта (за неделю до вступления Наполеона в Париж) европейские державы на Венском конгрессе объявили Наполеона вне закона и приступили к сосредоточению своих войск на границах Франции. В сложившейся обстановке Наполеон, мирные предложения которого были отвергнуты европейскими державами, также начинает мобилизацию армии и одного за другим приглашает оставшихся во Франции маршалов поступить на службу. Но на призыв императора сразу откликнулись только Ней, у которого обратного пути после измены Бурбонам уже не было, да только что получивший из рук Наполеона маршальский жезл Груши. Остальные колеблются или под различными предлогами сразу же отказываются. Даже далеко не обласканный Бурбонами Даву не сразу соглашается занять предложенный ему Наполеоном пост военного министра. Определенные проблемы были и с формированием новой императорской армии. Сложившуюся ситуацию очень верно отразил в одном из своих стихотворений русский поэт М.Ю. Лермонтов:

«Но спят усачи-гренадеры В равнине, где Эльба шумит, Под снегом холодной России, Под знойным песком пирамид. И маршалы зова не слышат: Иные погибли в бою, Другие ему изменили И продали шпагу свою» .

Во время «Ста дней» специальным приказом военного министра, выполнявшего, безусловно, волю Наполеона, Мармон был вычеркнут из списка маршалов Франции (10 апреля 1815 года), а его поместья и все другое имущество конфискованы.

Вернувшись во Францию после 2-й Реставрации Бурбонов, Мармон продолжает служить им верой и правдой. В 1817 году по приказу короля он подавляет народное восстание в Лионе и Дижоне, после чего некоторое время занимает пост военного министра. Его заслуги перед Бурбонами не остались незамеченными. В августе 1815 года он был произведен в генералы королевской гвардии, в 1816 году награжден командорским крестом ордена Св. Людовика, в 1817 году назначен государственным министром, в 1820 году удостоен Большого креста ордена Св. Людовика (высший военный знак отличия в королевской Франции), а в 1825-м - ордена Св. Духа. В 1826 году в ранге личного представителя короля Франции, сопровождаемый многочисленной блестящей свитой, Мармон прибыл в Россию на коронацию Николая I. С 1821 года по 1830 год командовал войсками 1-го военного округа (Париж), в 1828 году назначен членом Высшего военного совета.

Конец карьере маршала Мармона положила Июльская революция 1830 года. Находившийся уже в преклонных годах (ему шел 73-й год) король Карл X не нашел ничего лучшего как поручить не любимому народом Мармону подавление начавшегося 27 июля в Париже народного восстания. Маршал воспринял этот приказ с явным неудовольствием, он не верил в успех порученного ему дела. Мармон откровенно тянул время, запрашивая у короля все новые и новые полномочия и инструкции. Однако хорошо известно, что бездействующий или проявляющий нерешительность в экстремальной обстановке военачальник обречен на поражение. Так произошло и с Мармоном.

Потеряв целый день, Мармон только утром 28 июля отдал войскам приказ приступить к активным действиям по подавлению восстания. Но перешедшие в наступление войска встретили упорное сопротивление восставших, оборонявшихся на баррикадах. В разных частях города завязались ожесточенные бои. Впервые за многие годы улицы Парижа обагрились кровью.

Исход борьбы был еще далеко неясен, когда вдруг один из армейских полков переходит на сторону восставшего народа. В других частях также началось сильное колебание, все чаще стали отмечаться случаи саботажа полученных приказаний и даже открытого неповиновения, солдаты отказывались стрелять в народ.

29 июля восставшие перехватывают у деморализованных правительственных войск инициативу и переходят в наступление. Их отряды захватывают королевскую резиденцию - Тюильрийский дворец - и ряд других правительственных зданий. На сторону восставших переходят еще несколько частей. Опасаясь, что и остальные войска выйдут из повиновения и перейдут на сторону восставшего народа, Мармон вынужден был отдать приказ о выводе их из города. Революция в Париже победила. Вооруженные выступления в ряде провинциальных городов также завершились поражением правительственных войск.

Оказавшийся в патовой ситуации король пытается маневрировать. Он отказывается взять на себя ответственность за действия Мармона и отстраняет его от командования, а вслед за ним отправляет в отставку правительство ультрароялиста князя Ж. Полиньяка. Взбешенный поражением сын короля и главный «стратег» Бурбонов герцог Ангулемский теряет над собой контроль и прямо обвиняет Мармона в измене. «Так вы изменяете нам, как изменили и ему!» - в бешенстве кричит он прямо в лицо маршалу. Принц без каких-либо сантиментов напоминает Мармону о его измене Наполеону 16 лет назад. На этот выпад тот, едва сдерживая охватившую его ярость, резко бросает: «Да, но без той измены вы бы не царствовали!» Отвечая дерзостью на хамство сиятельного принца, Мармон уже знал, что он ничем не рискует.

Дни Бурбонов были сочтены, их практически ничто уже не могло спасти. Власть фактически находилась в руках созданного победителями Временного правительства.

2 августа Карл X отрекся от престола и через две недели покинул Францию, найдя прибежище в Англии. Июльская революция 1830 года завершилась свержением Бурбонов. На смену им пришла Орлеанская династия. 7 августа герцог Луи Филипп Орлеанский был провозглашен «королем французов».

Ненавистный всем Мармон вынужден был спасаться бегством за границу. «Мармон - изменник», «Мармон - палач» - так окрестили его соотечественники, - нашел убежище в Австрии. Утверждения некоторых историков и писателей о его якобы добровольной эмиграции вряд ли можно признать соответствующими истине. Новое правительство Франции лишило Мармона звания маршала Франции.

Разжалованный на родине маршал был благосклонно принят австрийскими властями и поселился в Вене. Все последующие годы вплоть до своей кончины Мармон провел в эмиграции. Он много путешествовал по Англии, Испании, России, Турции, Египту и ряду других стран, пока наконец уже глубоким стариком окончательно не осел в Венеции, где и закончил свои дни.

Бывший маршал Франции скончался на 78-м году жизни от апоплексического удара (инсульта). Его похороны прошли очень скромно, почти незаметно, без каких-либо официальных почестей. Он был последним из наполеоновских маршалов, завершившим свой жизненный путь. Ему довелось надолго пережить свою историческую эпоху, ставшую в глазах пришедших ей на смену поколений уже легендой. Впоследствии прах Мармона был перезахоронен во Франции. Местом его последнего пристанища стал родной Шатильон.

Кроме французских наград Мармон имел также высшие степени иностранных орденов: Железной короны (Италия), Железной короны (Австрия), Золотого Орла (Вюртемберг) и Св. Андрея Первозванного (Россия), которым он был награжден в 1826 году.

Мармон, как и большинство наполеоновских маршалов, полководческим талантом не обладал. Это он со всей очевидностью доказал в Испании в 1811-1812 годах, когда возглавлял там Португальскую армию. Его маршальский жезл, полученный за самый заурядный, не имевший никакого оперативно-стратегического значения, бой (блестящий по замыслу план Мармону реализовать тогда так и не удалось), многие современники считали не более чем слишком роскошным подарком, сделанным Наполеоном на радостях от одержанной победы над Австрией своему старому сподвижнику. Ветераны же наполеоновских походов тогда горько шутили, что одного павшего в сражении Ланна разменяли на трех новых маршалов (в 1809 году звание маршала Франции получили сразу 3 генерала - Макдональд, Мармон и Удино).

Но отказать в военных дарованиях Мармону все же нельзя. Он был способным дивизионным генералом, храбрым и отважным воином, долгие годы доблестно сражавшимся с многочисленными врагами Франции сначала под революционными знаменами, а затем - под императорскими орлами. Потомственный дворянин по происхождению Мармон тем не менее вопреки, казалось бы, классовым интересам своего сословия, с энтузиазмом воспринял идеи революции и без колебаний встал в ряды ее вооруженных защитников, когда над Францией нависла угроза вражеского нашествия.

Именно в рядах республиканской армии Мармон смог раскрыть свои далеко неординарные в тактическом масштабе военные способности, которые в старой королевской армии ему вряд ли удалось бы столь успешно реализовать. Французские дворяне вне зависимости от древности происхождения, заслуг и богатства их рода (о выходцах из бедных дворянских семей и говорить не приходится) в общем-то крайне редко достигали генеральских званий. Основная их масса заканчивала многолетнюю военную службу в средних офицерских чинах. Примеров головокружительной военной карьеры, подобных той, которую удалось сделать Мармону в республиканской армии, практически не было… Но революционный ураган, пронесшийся над Францией в конце XVIII века, разрушил до основания вековые устои старого порядка, вызвал к жизни новое, рожденное революцией, военное искусство и привел к становлению нового типа военачальника, способного успешно действовать в изменившихся условиях. Одним из таких военачальников нового типа был и Мармон, в 23 года ставший генералом, а в 26 лет достигший высшего воинского звания в республиканской армии - дивизионного генерала. Но на этом его военная карьера не закончилась - в 34 года он становится маршалом Франции, а годом раньше - герцогом Империи. Взлет поистине фантастический! Такого в армии королевской Франции в самом фантастическом сне невозможно было даже и представить. Всего этого Мармон достиг только благодаря своим военным способностям и боевым заслугам на полях сражений, хотя, и это необходимо отметить, решающую роль в столь стремительном его возвышении сыграла особая благосклонность к нему Наполеона, с которым судьба свела 19-летнего артиллерийского капитана еще под Тулоном. С тех пор долгие годы они были неразлучны. Мармон прошел вместе с Наполеоном весь его путь с самого начала и до конца (кроме последней кампании 1815 года).

Все это время он отличался беспредельной преданностью Наполеону и пользовался его особым доверием. Император всегда считал этого холодного, сдержанного в чувствах, рассудительного офицера, затем генерала и маршала, человеком чести и высокого долга. Но все это не помешало Мармону предать своего императора и благодетеля в самый тяжелый для него час и навечно запятнать свое имя подлым предательством. Чем же руководствовался маршал, решившись на такой шаг? Сам он объяснял это только одним - благом Франции. Но, по-видимому, основная причина кроется все же в ином.

Новая знать, которую создал Наполеон, - это было прежде всего скопище недовольных и обиженных. Почти у каждого представителя этого нового сословия был какой-то свой личный счет к императору. Все эти принцы, князья, герцоги, графы, бароны и прочие, пока еще не удостоенные титулов, но жаждущие получить их, в своем абсолютном большинстве находившиеся до революции, если не на самом социальном дне, то очень близко к нему, считали себя в чем-то обиженными Наполеоном. Можно было подумать, наблюдая все это, что он у каждого из них что-то отнял. Дух конформизма постепенно овладевал умами всей наполеоновской номенклатуры, в том числе и военной. Начинающим стареть маршалам и генералам хотелось уже комфортной и спокойной жизни. Но неугомонный император, поглощенный планами новых походов и завоеваний, не давал им такой жизни и впредь не обещал. И вот вся эта постоянно чем-то недовольная, брюзжащая, но вместе с тем не лишенная чванливости, целиком поглощенная нескончаемыми распрями, а также заботами о своих доходах, новых владениях и наградах, чуждая каких-либо высоких идеалов новая имперская знать, по мысли Наполеона, должна была стать опорой его империи. Опасное и роковое заблуждение!

Эти ложные постулаты привели Наполеона к большому политическому просчету с катастрофическими для него последствиями. Как только вся эта публика поняла, что ничего больше от Наполеона она получить уже не сможет и более того, из-за него может и потерять все ранее приобретенное, то сразу же отвернулась от него и стала подыскивать себе нового хозяина, который бы гарантировал ей status-quo (статус-кво).

Причина такого положения крылась прежде всего в том, что по мере своего превращения в диктатора, обладающего неограниченной властью, Наполеон все больше отрывался от реальной действительности, переставал четко ее видеть и ясно понимать. Создавалось впечатление, что какой-то неумолимый рок постепенно зашоривал ему глаза и ограничивал кругозор. Он жил, ослепленный своим могуществом, наивно полагая, что силы штыка достаточно для преодоления всех возникающих на его пути препятствий. Патриотизм, идейная убежденность, высокие моральные принципы и другие категории того же порядка, не подлежащие подсчету ни в миллионах франков, ни в количестве пушек и дивизий, имели для него сугубо абстрактное значение. В начале своей полководческой карьеры Наполеон оценивал обстановку и смотрел на вещи более трезво, правильно учитывал влияние различных факторов в практической деятельности, прекрасно понимая их значение, благодаря чему во многом и достигал своих ошеломительных успехов. Но со временем все это было предано забвению и отброшено.

Некоторые из высших военачальников были обижены на императора, считая, что он недооценивает их боевые заслуги. Среди них находился и Мармон. Хотя при его довольно скромных заслугах как военачальника высшего ранга, он был вознагражден Наполеоном более чем достаточно. Выше уже отмечалось, что маршальское звание Мармона являлось никогда не отработанным им авансом. В общепринятом понимании его боевые заслуги никак не тянули на это высшее воинское звание. Но непомерное честолюбие мешало ему трезво оценивать свою роль и место в высшем эшелоне французского генералитета. Насколько сильно было задето самолюбие Мармона, когда он оказался обойденным при первом производстве 18 генералов в маршалы Франции, выше также уже отмечалось.

Правда, справедливости ради следует признать, что претензии Мармона тогда не были такими уж необоснованными. Боевые заслуги тех же Бессьера или Даву, а также некоторых других генералов, получивших маршальские звания в 1804 году, были на тот момент ничуть не выше заслуг Мармона. Но эти военачальники в той или иной мере оправдали выбор Наполеона, сделанный императором тогда в их пользу, кто-то из них впоследствии проявил полководческий талант, как, например, Ланн или Даву, другие прославили свои имена блистательными подвигами на полях сражений, как это сделали Ней или Мюрат. Но Мармону все это удалось в значительно меньшей мере.

Недоволен Мармон был и тем, что Наполеон недооценил его заслуг при перевороте 18 брюмера. Но и здесь наш персонаж, надо признать, явно переоценивал свою роль в этом перевороте, где был далеко не ключевой фигурой, а лишь одним из второстепенных деятелей, будучи помощником генерала Ж. Макдональда. Был у Мармона и еще целый ряд претензий к своему благодетелю.

Наполеон относился к своему бывшему адъютанту всегда довольно благосклонно, снисходительно прощал ему то, за что с других строго взыскивал. В качестве примера может служить хотя бы весьма неудачное командование Мармона Португальской армией, завершившееся его полным фиаско при Саламанке. Но и это сошло ему с рук. С его предшественником Массеной, который, кстати, не потерпел ни одного поражения в полевом сражении во время своего неудачного Португальского похода, император поступил куда круче, поставив по существу крест на его военной карьере. Правда, после провала в Испании Наполеон уже не решался использовать Мармона в роли командующего армией.

В отличие от некоторых своих коллег-маршалов, Мармон не бравировал личной храбростью и без особой нужды старался никогда не рисковать, но, когда обстановка того требовала, он бесстрашно бросался в самую гущу боя, дабы личным примером вдохновить войска. Так он поступал, будучи еще офицером революционной армии, затем генералом-республиканцем и, наконец, маршалом Империи.

Мармон обладал неплохими административными способностями, что он доказал, управляя в течение нескольких лет Иллирийскими провинциями. Однако по мере обретения им все более широких властных полномочий, у него все отчетливее стали проявляться такие негативные черты характера, как непомерные тщеславие, стремление к вызывающей роскоши, барственное чванство и т. п. Это уже в полной мере проявилось в Далмации, где он чувствовал себя чем-то вроде феодального правителя, но особенно кричащие формы приняло в Испании. Там маршал вел себя уже, как некий восточный сатрап, получив от подчиненных прозвище «король Мармон».

В городе Вальядолиде, где находилась его штаб-квартира, он создал что-то вроде резиденции правителя какой-нибудь восточной деспотии - жил в роскошном дворце испанских грандов, где его обслуживали, не считая личных лакеев, до 200 слуг. Кроме штаба, имел личную свиту, насчитывавшую до полутора десятков особо приближенных к нему лиц. Балы, обеды, маскарады, званные вечера и прочие увеселения в маршальской резиденции следовали непрерывной чередой. На все это расходовались большие средства (естественно, не из кармана герцога Рагузского).

Историки подсчитали, что содержание «короля Мармона» и его «двора» в Испании ежемесячно обходилось казне в сумму, равную содержанию одного кавалерийского полка. И при всем этом Мармон постоянно жаловался в Париж на крайне стесненные условия существования.

Вокруг маршала царила атмосфера раболепия и угодничества. Даже в редких походах Мармон не отказывал себе в комфорте, в то время как снабжение его войск было довольно скромным, если не сказать - скудным. Все это не могло не вызвать недовольства подчиненных и их прохладного отношения к своему командующему. Конечно, думать о каких-то там походах, битвах и победах в таких условиях не приходилось… Финал такого командования Мармона армией был закономерен.

Начиная с 1814 года само имя Мармона для многих французов стало созвучно понятию предательства. Даже титул этого маршала породил во французском языке новый термин - «рагузер» (raguser), ставший синонимом слова «изменник». А Наполеон, находясь на далеком, затерянном на бескрайних просторах Атлантики, острове Св. Елены, сказал о Мармоне: «Он кончит, как Иуда». Слова бывшего императора оказались пророческими…

Все последующие годы после своего предательства Мармон провел как бы в негласной изоляции, ненавидимый одними и презираемый другими. Его сторонились даже старые боевые товарищи. Но все это не мешало правящему режиму оказывать Мармону всевозможные знаки внимания и осыпать его наградами. Однако в ответ на демонстративные вызовы Бурбонов широкому общественному мнению ненависть французов, не говоря уже о бонапартистах, к этому человеку только нарастала и достигла своего апогея в июльские дни 1830 года.

Июльская революция 1830 года смела Бурбонов, а вместе с ними и их верного слугу маршала Мармона и поставила крест на его карьере. Лишенный родины разжалованный маршал все последующие годы своей долгой жизни провел в изгнании, всеми отвергнутый и забытый. Намного переживший свое время, он закончил свои дни в полном одиночестве (его семьи давно уже не существовало). Франция так и не простила ему предательства.

Семейная жизнь Мармона не сложилась. В 1798 году, перед отправлением в Египетский поход, он женился на 18-летней дочери швейцарского банкира Гортензии Перрего. Брак темноволосого, смуглолицего бургундца с этой очаровательной брюнеткой оказался несчастливым. Капризная и избалованная особа мало подходила в спутницы жизни бравому генералу. Непонимание, переросшее затем в напряженность отношений между супругами, с годами нарастало. Генерал почти все время был на войне, а молодая генеральша жила своей жизнью. Детей, которые хоть как-то могли бы скрепить этот хрупкий союз, у них не было. К 1812 году семья практически распалась, а спустя еще 2 года супруги окончательно расстались, посчитав невозможным дальнейшее сосуществование под одной крышей. Оба они, каждый в своем одиночестве, прожили еще почти 40 лет. Госпожа Мармон пережила своего мужа на 3 года.

Мармон проявил себя и как военный писатель. Его перу принадлежит объемистый военно-теоретический труд «Сущность военных учреждений», опубликованный в середине 40-х годов XIX века в Париже, а также 8-томные мемуары («Memoires de duc de Raguese». Paris, 1856. Vol. 1-8), вышедшие в свет уже после его смерти. В своих мемуарах Мармон попытался дать ответ на вопрос, почему он предал Наполеона Бонапарта, хотя искренне и любил этого человека, как он уверяет читателя. На закате жизни престарелый маршал предпринял отчаянную попытку оправдаться перед потомками и хоть как-то улучшить свой крайне непривлекательный образ в их глазах.

Мармон достиг немалых успехов и в эпистолярном жанре, написав путевые записки о своих многочисленных путешествиях. На писательском поприще он проявил незаурядные способности, оставив после себя довольно обширное литературное наследство.

Если рассматривать жизнь маршала Мармона, то ее можно разделить на два периода. Последовав за Наполеоном, он вознесся на такие высоты, о которых он вряд ли мог мечтать. Когда же Наполеон оказался на грани падения, он изменяет своему благодетелю, человеку, сделавшему его. Служа Бурбонам, он не приобрел ни славы, ни признательности, а только презрение французов. Поэтому неудивительно, что остаток своей жизни он проводит за пределами Франции, где и умирает. Первый период его жизни проходит под лучами славы и величия, другой – в одиночестве, наполненном презрением.

Огюст Фредерик Луи Вьесс де Мармон родился в Шатильоне-на-Сене 20 июля 1774 года. Как он сам вспоминал: «Моя фамилия Вьесс происходит из Голландии и известна в Бургундии уже триста лет». Это был древний и знатный род. По некоторым сведениям, один из его представителей служил еще королю Людовику XII 1 .

Однако ко второй половине XVIII века этот род обеднел, поэтому отец будущего маршала не мог определить сына в именитые в то время учебные заведения, а потому сам занялся образованием молодого Огюста. Читая книги по военной истории, Огюст Фредерик полюбил войну, еще не побывав на ней, а потому все его мечты были только об армии.

Правда, у отца были совсем другие виды на будущее своего чада: несмотря на мольбы сына, он определил его в религиозный коллеж, рассчитывая, что служение богу сможет «прокормить дворянина лучше, чем служение королю» 2 .

Несмотря на решение отца, дед Огюста Мармона выхлопотал внуку патент младшего лейтенанта в Шартрском батальоне, несшем исключительно гарнизонную службу. Для Мармона это было намного лучше, чем штудирование священных писаний, чтение молитв и прочие религиозные атрибуты. Как впоследствии вспоминал Мармон, благодаря этому дару деда, он мог носить офицерский мундир и это льстило самолюбию 15-летнего юноши 3 .

Блестяще выдержав вступительные экзамены в Шалонское артиллерийское училище, он после учебы вышел в армию кадровым офицером артиллерии.

Как пишет Делдерфилд: «Мармон был чрезвычайно тонким молодым человеком, с темными добрыми глазами и легкими приятными манерами, что позволяло ему приобрести множество друзей. Правда, чтобы по достоинству определить цену дружбы Мармона, этим друзьям понадобился довольно большой срок. В свое время все они произведут такую оценку, и часто к своей пользе. Это, однако, не очень беспокоило Мармона – ни в то время, ни позднее. Он пережил каждого из них, доказав, видимо, тем самым, что, в конце концов, стоило играть только в игру на выживание» 4 .

К моменту падения Бастилии из всех будущих маршалов только один Мармон был знаком с Наполеоном Бонапартом, фамилия которого, впрочем, в то время произносилось совсем по-другому – Буонапарте. Один служил в гарнизоне Дижона, другой недалеко – в гарнизоне Осера (Оксерра). Бонапарт часто наведывался в гарнизон Дижона, где вскоре познакомился с родственной душой в артиллерийском деле – Огюстом Мармоном. Наполеон с первого знакомства произвел на Огюста настолько благоприятное впечатление, что «пел дифирамбы своему новому другу при любом удобном случае и даже как-то пригласил его домой, чтобы познакомить с родителями». Правда, на Мармона-старшего, этот худой и невзрачный офицер не произвел совершенно никакого впечатления; особенно ужасали благородного дворянина светские манеры Бонапарта, вернее, их отсутствие. По словам Делдерфилда, Мармон, однако, оказался «весьма проницательным молодым человеком. Несмотря на все советы со стороны, он оставался верным своему мрачному другу. Он смог распознать гений и таким образом стал первым человеком во Франции, прицепившим повозку своей судьбы к колеснице Бонапарта» 5 .

Следуя за своим кумиром, Мармон участвует в осаде Тулона, захваченного англичанами. «С этих пор одна сторона начала выказывать любовь и доверие по отношению к другой, а та, другая, встречала эти сантименты с холодной расчетливостью и расплачивалась пустыми словоизлияниями. Натура Мармона была сходна с натурой Массена – за исключением того, что доминантой для него были не деньги, а власть и стремление любой ценой оказаться на стороне победителя» 6 .

После захвата Тулона, капитан Бонапарт делает огромный прыжок в своей карьере - он становится бригадным генералом. К тому же ему благоволит младший брат всесильного Максимилиана Робеспьера - Огюст Робеспьер. Правда, после 9 термидора, эти дружественные отношения чуть не стоили головы Бонапарту, который был арестован и посажен в тюрьму. Арест героя Тулона поверг в уныние капитана Мармона, однако, он старался не подавать вида. По словам С. Нечаева, Мармон и Жюно - также близкий друг и адъютант Наполеона - «находились в Марселе, ожидая решения и своей судьбы тоже. С момента ареста Бонапарта они не получали ни одного су жалованья и вынуждены были жить в убогой гостинице, не имея возможности заплатить за более или менее приличную квартиру. Они готовы были бросить все и бежать, если понадобится, с Наполеоном за границу» 7 .
Говоря о магии Бонапарта, Ф. Кирхейзен пишет, что «уже в то время Наполеон оказывал на своих подчиненных такое исключительное влияние, что те отказывались от отечества, семьи и надежд на повышение, лишь бы следовать за своим генералом» 8 .

К счастью для Бонапарт, его арест продолжался недолго и вскоре он был уже на свободе. Он был восстановлен в своем звании бригадного генерала и даже возглавил военную экспедицию на свой родной остров Корсика, чтобы освободить его от англичан. Мармон следует за своим генералом, получив от Бонапарта начальство над обозом. Экспедиция, правда, закончилась полным провалом: 13-14 апреля 1795 года французские корабли были атакованы английским флотом. «Это поражение, - пишет Ф. Кирхейзен, - положило конец всей экспедиции на Корсику. Войска получили 12 марта 1795 года приказание тотчас присоединиться к Итальянской армии.

Надежда Наполеона рушилась! Он остался без определенной должности, так как его пост инспектора побережья был передан тем временем его соотечественнику Казабьянке» 9 .

После этой неудачи Мармон сопровождает Бонапарта в париж, куда тот был вызван Комитетом общественного спасения. Их путь лежал через Шатильон и Мармон не мог не остановиться дома хотя бы на несколько дней. Артур Леви по этому поводу замечает: «Не странно ли, что в начале карьеры Наполеона встречается название незначительного городка, с которым связан последний этап ее? В Шатильоне-на-Сене в 1814 году союзные государи окончательно решили лишить Наполеона короны» 10 .

«Владение Мармонов, - пишет Г. Кирхейзен, - находилось на краю города и называлось Шатело. В антиякобинской среде провинциальной аристократии, смотревшей с точки зрения своих реакционных понятий почти с презрением на так называемых «синих офицеров», бледный, скупой на слова республиканский генерал произвел самое невыгодное впечатление…» 11 .

27 мая Мармон покинул вместе с Бонапартом дом и двинулся дальше. 29-го они были в Париже, где Наполеону предложили возглавить республиканские войска, находящиеся в Вандее. Он отказался, за что попал в опалу. Не у дел оказался и Мармон. Как отмечает биограф маршала Робер Кристоф, Мармон сопровождал своего генерала неофициально и с точки зрения закона «был ни чем иным, как дезертиром» 12 .

Сам Мармон впоследствии вспоминал: «Мы все втроем (он, Бонапарт и Жюно - С.З.) очутились в Париже. Бонапарт без должности, я без легального отпуска, а Жюно в качестве адъютанта при генерале, которого правительство не желало признавать. Мы проводили время в Пале-Рояле и в театрах, хотя почти не имели денег и никаких шансов на будущее».
Однако события 13 вандемьера 1795 года в корне изменили их положение. Вспыхнувший роялистский заговор против Конвента, помог Бонапарту вновь появиться на сцене. Генерал Мену, которому поручили разгромить это выступление, оказался слишком слаб для такого решительного дела. Поэтому правительство, в лице его главного члена - Барраса, обратилось за помощью к Бонапарту. После непродолжительного раздумья, Наполеон согласился взяться за это дело. Когда восставшие вышли на улицу и двинулись к Конвенту, Бонапарт встретил из залпами пушек и в течение нескольких часов разгромил восставших. После этого события, Бонапарт, а также и Мармон, могли уже не беспокоиться за свою судьбу: их жизнь и карьера стремительно пошла вверх.

В 1796 году Наполеон был назначен командующим Итальянской армии. Мармон в качестве адъютанта, сопровождает нового главнокомандующего.

После первых же оглушительных побед Наполеона, повергших в шок австрийский двор, а Францию - в восторг, Мармон не без удовольствия отмечает, что он сделал «превосходную вещь», присоединившись и сблизившись с Бонапартом 13 .

Как отмечает Делдерфилд: «Среди многих военных, окружавших Наполеона во время военных действий в Италии, Мармон был единственным, который мог ссылаться на дружбу с великим человеком еще в юные годы... Несмотря на ту репутацию, которую он заработал в дальнейшем (а ни один маршал не имел более отвратительной), нет никаких оснований думать, что он оказал эту любезность одинокому молодому офицеру в расчете на будущую карьеру. Он был осторожным и хладнокровным человеком, но в годы своей молодости искренне восхищался своим блистательным и мрачноватым другом. Оценивая первые победы Франции, в своих прогнозах на будущее он заходит дальше, чем кто-либо другой, и, что еще более интересно, очень правильно оценивает настроения, царящие во французской армии в то время, когда ее несла на себе волна побед. «Мы были словно большая счастливая семья», - пишет он, оглядываясь на те триумфальные дни, когда каждый из тех, кто находился вокруг него, был молодым, исполненным рвения и многое обещавшим. Он уже никогда не был таким счастливым, как в те дни, но за это он должен был винить только самого себя. Мармон не относился к тем людям, которые полностью отдают себя одному делу или же ставят на службу одному человеку. Такие люди встречаются нередко, но лишь немногим из них пришлось уплатить цену, которую уплатил Мармон» 14 .

После сражений у Роверето, Бассано, Сен-Жорж, Примолано и Чисмоне, в которых отличился и Мармон, последний был послан Бонапартом в Париж со знаменами, захваченными у противника.

В конце Итальянской кампании Мармон уже был генерал-майором. В этом чине он принимает участие в Египетской экспедиции Бонапарта 1798-1799 гг.

Участвуя в захвате Мальты, солдаты, которыми руководит Мармон, отражают вылазку гарнизона Валетты. Бонапарт в своем очерке об Египетской экспедиции пишет о действиях Мармона: «Между четырьмя и пятью часами осажденные сделали вылазку. Адъютант Мармон отбросил их, взяв несколько пленных. По этому случаю он был произведен в бригадные генералы» 15 .

После отъезда генерала из Александрии, Мармон был оставлен в этом городе с гарнизоном и командовал войсками в Нижнем Египте, поэтому в дальнейших боевых действиях он не принимал никакого участия.

Когда Наполеон оставил армию в Египте и возвратился во Францию в числе узкого круга лиц, которых Бонапарт взял с собой, был и Мармон. Во время государственного переворота 18 брюмера, он поддержал Бонапарта, что, впрочем, было совсем неудивительно.

Во время второй Итальянской кампании Мармон командует артиллерией Резервной армии. Перед переходом через Большой Сен-Бернар Мармон прекрасно справился с трудной задачей: как в целости и сохранности переправить через Альпы пушки. О том, что придумал командующий артиллерией Итальянской армии поведал нам Наполеон. «Командующий артиллерией генерал Мармон, - пишет он, - использовал два приема. Первый состоял в том, что в корытообразно выдолбленные бревна укладывали восьмифунтовые пушки и мортиры. Впрягалось сто человек на каждую пушку, которую в течение двух дней перетаскивали волоком через Сен-Бернар. Второй способ состоял в использовании саней на катках, изготовленных бригадиром Гассенди в Оксонне. Лафеты разбирались на части и поочередно переносили, за исключением приборов, к восьмифунтовым пушкам, которые переносились целиком на носилках десятью солдатами. Повозки разгружались и пускались вперед пустыми, а грузы несли в ящиках на спинах людей и мулов…» 16 .

В битве при Маренго Мармон руководит действиями артиллерии и проявляет распорядительность и решительность в бою. В критический момент битвы, когда, казалось, поражение было не избежать, прибыла дивизия генерала Дезэ. Наполеон тотчас подготовил контрудар по австрийцам. «Мармон, - пишет Чандлер, - сосредоточил в одном месте 5 оставшихся дивизионных орудий, 8 орудий Буде и еще 5 пушек из резерва, образовав одну батарею, и открыл сильнейший двадцатиминутный огонь по австрийцам, повредив много австрийских пушек и прорвав большие бреши во фланге тяжело приближающейся колонны Цаха. И затем Дезе повел вперед своих солдат, построенных в облический бригадирный порядок; последовал какой-то момент колебания, когда, выйдя из клубов дыма, эти войска увидели перед собой отборный батальон австрийских гренадер, но рядом уже был Мармон с 4 легкими пушками, быстро снятых с передков, чтобы дать четыре залпа прямой наводкой по солдатам в белых мундирах» 17 .

По возвращении во Францию, Мармон получил от Первого консула должность главного инспектора артиллерии. «Взлет Мармона за столь короткий срок, - пишет Хэдли, - был поистине феерическим. И этим он был прежде всего обязан дружбе и близости к Наполеону. Правда, столь быстрое восхождение выявило в Мармоне одну отрицательную черту: зависть начинает овладевать им, что порой сказывалось на взаимоотношениях с другими людьми и взглядах на них» 18 . Подмечено совершенно верно, и особенно эта черта проявилась в 1804 году, когда Наполеон, став императором, присвоил 18 генералам звание маршала Франции. Правда, Мармон не попал в этот список, чем был одновременно и обижен и удивлен. Он никак не ожидал, что, будучи близким другом Наполеона с времен их юности, он, Мармон, окажется за бортом. Его обида вскоре переросла в зависть и даже в неприязнь к тем военачальника, которые получили это высокое звание первыми. Правда, Мармона несколько утешала мысль, что и ему, возможно, улыбнется счастье в этом мире. Правда, зависть от этого не убавлялась. Особенно сильной была ревность Мармона к Бессьеру, который, по его мнению, совершенно не заслужил маршальский жезл. По этому поводу Рональд Делдерфилд пишет: «Еще одним сюрпризом стало выдвижение бывшего цирюльника Бессьера, который когда-то защищал в Париже Бурбонов от мятежной толпы. Видимо, в натуре Бессьера было заложено нечто чарующее, поскольку, хоть он и не сделал ничего особенно значительного за все эти годы, Наполеон считал его одним из своих ближайших друзей, и тот платил императору неизменной верностью. Мармон, который не был произведен в маршалы в числе первых, жестоко ревновал к Бессьеру (как, впрочем, и ко всем остальным) и резко высказывался против его кандидатуры. Однако в конце концов то предпочтение, которое Наполеон сделал в отношении Бессьера, оказалось оправданным. Бессьер отдал жизнь за человека, предложившего ему свою дружбу, а имя Мармона стало во Франции синонимом слова «предатель» 19 .

Кроме всего прочего, неудовольствие Мармона усугубляло то обстоятельство, что во время церемонии коронации в Соборе Парижской Богоматери 2 декабря 1804 года ему отвели место не рядом с другими генералами, а в рядах многочисленных представителей двора, высших государственных учреждений, дипломатического корпуса и делегаций крупнейших городов Франции как члену Государственного совета. Как замечает по этому поводу В. Шиканов, ему, Мармону, боевому генералу, «пришлось в чиновничьем мундире встать среди каких-то штатских «штафирок». Ничего хуже и представить себе невозможно!» 20

В кампании 1805 года против Третье антифранцузской коалиции европейских государств Мармон командует 2-м армейским корпусом Великой армии, однако за все время военных действий не снискал каких-либо значительных лавров, благодаря которым он смог бы выделиться среди таких же генералов, как и он.

После разгрома 3-й коалиции, Мармон был направлен Наполеоном управлять Штирией и Далмацией. Здесь он смог проявить свои организаторские и административные способности, и император в 1808 году отметил его усердие титулом герцога Рагузского. Однако, к огромному неудовольствию новоиспеченного герцога, заветного маршальского жезла Наполеон ему не дал. Это еще больше вызвало зависть и ненависть Мармона к другим маршалам.

Будучи большим поклонником искусства и особенно театра, герцог Рагузский образовал труппу, которая регулярно ставила спектакли и давала представления в Удине. Мармон по мере сил старался не пропускать эти спектакли, не говоря уже о премьерах. Ко всему прочему, он неплохо владел искусством игры на нежной виолончели 21 .

В войне против Австрии 1809 года, как и в кампании 1805 года, участие герцога Рагузского в боевых действиях было не столь уж активным. Несмотря на это, Наполеон, по словам В. Шиканова, «как-то недовольно буркнул: «Мармон, вы маневрировали, как устрица» (т.е. с той же степенью осмысленности и разума)» 22 .

В бою под Цнаймом, который, по существу, особого значения не имел на исход всей кампании, Мармон принимает самое непосредственное участие, вовсю пытаясь дослужиться до заветного маршальского звания. После Ваграма он был послан преследовать отступающих австрийцев и настиг их 10 июля у Цнайма. Чандлер описывает действия Мармона следующим образом: «Серьезное преследование Карла началось только 7 июля, после того как Наполеон организовал новые коммуникации, которые вели обратно к Вене. Отсутствие боевого напора у французов дало Карлу значительное преимущество. К тому же Наполеон не имел точных сведений, куда ушли австрийцы, поэтому 8 июля он направил Массену к Цнайму, Даву и Мармона – к Брюнну, гвардия и Удино находились в центральном резерве, эти перестановки сделаны, чтобы перекрыть Карлу любой путь к спасению. Восьмого было несколько ожесточенных арьергардных стычек, свидетельствовавших о том, что войска Карла все еще были способны к сопротивлению. Только 9 июля стало ясно, что эрцгерцог уводит свои войска к Цнайму, за реку Тайя, надеясь, что этот рубеж отделит его от французов. Наполеон без промедления направил свой центральный резерв в поддержку Массене. Тем временем Мармон по собственной инициативе решил перехватить Карла у реки Тайя и отрезать его от переправ. Перейдя реку много восточнее Цнайма, Мармон спустился вниз по левому берегу, не думая о возможной опасности, которую он навлекает на себя, действуя в одиночку. В сущности, это было повторением маневра у Ландсхута. Десятого июля он достиг Цнайма и узнал, что большая часть армии Карла уже переправилась, но, несмотря на это, Мармон бросил своих солдат в неравный бой, надеясь задержать австрийцев, пока не подойдут основные силы французов из тыла. В этом ему повезло, так как рано утром на следующий день прибыл Массена и снова начался бой.

Этому сражению было суждено длиться не долго. Если армия эрцгерцога Карла была все еще способна сражаться, сам он уже не мог, и, едва началась стрельба, он запросил перемирия. Наполеон согласился на это, убедившись, что его собственные солдаты слишком измотаны, чтобы добиться полной победы» 23 .

На этот раз этих незначительных действий Мармона оказалось достаточно, чтобы 12 июля 1809 года Наполеон пожаловал ему столь желанное звание маршала Франции. Правда, дальнейшие события показали, что император явно переоценил полководческие таланты герцога Рагузского.

Будучи недоволен действиями маршала Массена в Испании, Наполеон в 1811 году заменяет его и поручает Мармону возглавить Португальскую армию. Однако эта перестановка не внесла ничего нового в ситуацию на Пиренейском полуострове и в действия Португальской армии, в частности.

«Свое новое боевое назначение он принял с восторгом, - пишет Делдерфилд. - Его прибытие в Саламанку показало, что он быстро сообразил, как должен себя вести маршал Франции. С собой он привез великолепно организованную кухонную службу и целую армию поваров и обслуживающего персонала и тотчас же с головой ушел в работу по реорганизации утрачивающей боевой дух Португальской армии, что он делал с эффективностью новой метлы» 24 .

Говоря о Мармоне как полководце, Хэдли пишет: «… Мармон на этом посту показывает потрясающую апатию, медлительность и отсутствие всякой энергии, которые Наполеон хотел бы видеть в нем. Он скорее царствовал, нежели воевал в Испании. Если сказать более точно, в перерывах между ужинами, балами, увеселениями, он немного воевал, правда, не заслужил никаких лавров» 25 .

В подтверждение приведенных выше слов, В. Шиканов пишет: «Мармон создал для себя рай земной в Вальядолиде. Он жил, как восточный сатрап, получив прозвище «король Мармон». Обеды, балы, званные вечера следовали один за другим почти без перерыва. В дни таких увеселений во дворце герцога Рагузского накрывались два огромных стола для ужина: отдельно для дам и для кавалеров. При этом никто из мужчин не имел права входить в дамский зал. Естественно, что на хозяина дома это правило не распространялось.
Двести слуг в красных ливреях обслуживали резиденцию Мармона, не считая его личных лакеев. Кроме того, в свиту (но не в штаб) маршала входили еще 12 офицеров и три интенданта, включая увешанного золотыми цепями гиганта, специально привезенного из Далмации, который обслуживал и снабжал исключительно Его превосходительство» 26 .

Во время военных действий и маршей ничего по существу не менялось: просто все декорации переносились в другое место. Современник так описывал один из привалов маршала Мармона: «Господин маршал спешился и свита последовала его примеру. Двадцать слуг в ливреях с аксельбантами развьючили 30 лошадей и мулов, расстелили белоснежное, украшенное тканными узорами столовое белье и сервировали стол посудой из позолоченного серебра, расставив холодные закуски, дичь, птицу, паштеты и т.д. Все это дополняли французские вина: бордосские и бургундские. Так обедал господин маршал и весь его штаб (совсем рядом с армейским полком, довольствовавшимся одним только хлебом)» 27 .
И при этом, монсеньор маршал постоянно жаловался на крайнюю скудость средств.

Перед своим отъездом в армию, шедшей войной на Россию, Наполеон назначил своего брата Жозефа верховным главнокомандующим французскими войсками в Испании и дал ему в качестве военного советника старого маршала Журдана. Описывая ситуацию после этих перестановок, Рональд Делдерфилд пишет: «Журдан привык носить тяжелые грузы. В его молодые годы он перебирался с ярмарки на ярмарку со здоровым мешком образцов за спиной, но груз, который ему сейчас предложили нести был намного тяжелее, чем все, что он перетаскивал в юности. В соответствии с декретом императора в подчинении у Журдана состояли Сюше, считавший себя самым разумным военачальником в Испании (так, впрочем, наверно, и было), Мармон, думавший о себе то же (так, безусловно, не было), Сульт, считавший себя почти королем, и Жозеф, который был настоящим королем, но каждую ночь молился о том, чтобы перестать им быть» 28 .

Если бы Мармон действительно был таким блестящим полководцем, каким он себя считал, он действовал в Испании более успешно, однако его преследовали сплошные неудачи. Как военачальник, предоставленный самому себе, Мармон, как это не прискорбно признать, оказался совершенно несостоятельным.

После нескольких дней маневров, армия Мармона столкнулась 22 июля 1812 года у Арапил (близ Саламанки) с английской армией Веллингтона. Обе стороны обладали почти равными силами. Правда, герцог Рагузский мог бы дождаться подкреплений от короля Жозефа, однако, рассчитывая одержать победу над англичанами, Мармон не стал дожидаться их, чтобы не делиться славой с кем бы то ни было. Однако лавры победителя вновь обошли маршала стороной. Колебания и нерешительность – вот основная причина поражения Мармона. Зато Веллингтон в полной мере использовал ошибки французского командующего, добившись убедительной победы.

Сам Мармон был задет пушечным ядром в самом начале сражения, и если бы не стойкость и талант генерала Клозеля, то поражение французов могло обернуться катастрофой. Клозелю удалось привести разгромленные части в порядок и отступить.

Наполеон узнал о поражении Мармона накануне битвы при Бородино. В письме к военному министру генералу Кларку он рекомендовал отстранить маршала от командования армией. Помимо этого, император просил, чтобы военный министр потребовал у герцога Рагузского объяснений относительно своих действий; в заключение, Наполеон просил сказать герцогу Рагузскому, чтобы тот прежде всего думал не о своих личных амбициях и тщеславии, а о славе своей страны и пользе общего дела.

Уже впоследствии, Мармон пытался не только оправдать свой образ действий, но и жаловался и обвинял Жозефа в том, что тот отвратительно управлял страной и постоянно мешал ему в военных операциях.

Снятый с поста командующего Португальской армии, Мармон выехал во Францию поправки здоровья в связи с ранением.

Плохо зарекомендовавший себя как самостоятельный военачальник, Мармон под непосредственным руководством Наполеона смотрелся намного лучше. Он отличается при Лютцене, под Баутценом и Дрезденом; в Лейпцигском сражении он защищает северные подступы к городу.

Несмотря на поражение при Лейпциге, несмотря на отступление и общее катастрофическое положение, маршал Мармон пытается превознести себя в глазах Наполеона, даже не гнушаясь явной неправдой. В своем рапорте он утверждает, что успешная защита Шёнефельда 18 октября является исключительно его заслугой, а не маршала Ней, поскольку «князь Московский (Титул маршала Нея) был там всего лишь десять минут», а он «десять часов под вражеской картечью» 29 .

В первый день нового 1814 года союзники перешли Рейн, и военные действия перекинулись на территорию Франции. В этой кампании Мармон отличается в нескольких боях. Первый успех его ждал под Шампобером, близ которого он атаковал и во многом способствовал разгрому русского корпуса генерала Олсуфьева. Сначала русские попытались обороняться, но солдаты Мармона действовали с такой решительность, что вскоре русский отряд был окружен и разгромлен. Лишь небольшая часть сумела вырваться из окружения. Сам Олсуфьев (Этого генерала захватил в плен 19-летний новобранец, не прослуживший и шести месяцев) и другие офицеры были взяты в плен.

Отдавая должное своим солдатам, маршал писал в своих мемуарах: «Новобранцы, прибывшие днем раньше, стояли в строю и вели себя в смысле храбрости подобно ветеранам. О, сколько героизма во французской крови!»

«Как будто это было в его силах!» - горько замечает Мармон в своих мемуарах 30 .

Бой при Шампобере произошел 10 февраля. На следующий день произошло более крупное и столь же решительное сражение неподалеку от Монмирая. Победа была полная: к сумеркам враг бежал, бросая пушки, личное оружие и обозы с награбленным. Под Шато-Тьерри союзники вновь были разбиты и бежали с поля боя.

Наполеон, ободренный успехами, поручил Мармону наблюдать за разбитым Блюхером, а сам с основными силами направился против Шварценберга. Однако вскоре пришли известия, что Блюхер вновь перешел в наступление. Завидев перед собой численно превосходящего противника, Мармон начал отходить к Верю и сделал это настолько блистательно, что дал время Наполеону подготовить решительный удар по Блюхеру.

После этого успеха Наполеон вновь обратился против Шварценберга, а Мармону поручил преследовать разбитого противника. Как пишет Чандлер: «Герцог Рагузский (Мармон) выполнил это с большим успехом, и к ночи 14-го безрассудная смелость Блюхера обошлась ему в 7000 убитых и раненых и 16 пушек, кроме большого количества транспортных средств. Французские потери в этот день составили только 600 человек» 31 .

Однако в сражении у Лаона Мармон вдруг проявляет потрясающую медлительность, усталость и апатию, что приводит к крупной ссоре с императором. «Ссора, - пишет Делдерфилд, - которая привела к их разрыву, произошла под стенами Лана (Лаона – С.З.) . Наполеон после этого случая прожил семь лет, а Мармон – половину жизни, но с того момента они ни разу не могли вспомнить друг друга без желчности. История осудила Мармона как подлеца, а Наполеона – как безумца с манией величия. В некоторой степени на оба эти суждения повлияло то, как два эти человека впоследствии отзывались друг о друге» 32 .

Предпринимая атаку сильных позиций Блюхера у Лаона, Наполеон поручил маршалу захватить деревню Ати. В то время как Наполеон действовал на других пунктах, Мармон с огромным трудом смог овладеть половиной деревни Ати, находящейся на крайнем левом фланге прусской армии. Когда наступил вечер, Мармон посчитал достигнутый успех более чем достаточным и спокойно отбыл на ночь в замок Эпп, не забывая даже во время войны пользоваться комфортом.

Между тем, Блюхер провел рекогносцировку и выяснил, что позиции Мармона не слишком укреплены и предпринял неожиданную атаку. Войска герцога Рагузского, не выдержав натиска противника, обратилось в бегство, увлекая за собой и своего командира в полном ошеломлении. К счастью для Мармона, его спасли два удачных стечения обстоятельств: полковник Фавье, следуя на соединение с Наполеоном во главе отряда в 1000 человек, услышал шум боя; его прибытие позволило Мармону собрать своих солдат и продолжить отход уже в некотором подобии порядка; одновременно с этим герцогу Рагузскому помогла в какой-то мере кавалерия пруссаков, которые пытались захватить дефиле Фестьё, но были отбиты 125 солдатами Старой гвардии, эскортировавшими обоз. Спасенный этими двумя удачами, совершенно не заслуженными им, Мармон смог оторваться от преследователей и занялся реорганизацией своих частей в Корбени, в шести милях от Берри-о-Бак.

Когда Наполеон узнал о том, что произошло у Мармона, он пришел в неописуемую ярость. Присутствовавший при этом маршал Бертье считал гнев императора вполне оправданным, заметив по поводу последующей встречи Наполеона и Мармона: «Император имел полное право зарубить его на месте!» 33

Однако упреки, которые изливал Наполеон на голову маршала, не могли уже изменить ситуацию. Он остался у Лаона, не предпринимая никаких действий, чтобы дать возможность Мармону привести свои войска в порядок и не дать пруссакам преследовать его.

Маршал смог собрать только 8 тысяч солдат, расположив их в Фисме. Как замечает Делдерфилд, герцогу Рагузскому «везло больше, чем он того заслуживал» 34 .

Изливая недовольство действиями Мармона, Наполеон писал брату Жозефу 11 марта: «… Вероятно, противник оставил бы нам Лаон, боясь нашего нападения, если бы не дикая глупость герцога Рагузского, который вел себя как младший лейтенант». Еще в 1812 году в разговоре с Коленкуром император заметил, что маршал «очень умно говорит о войне», но «оказывается хуже чем посредственностью, когда надо действовать» 35 .

По словам В. Слоона: «Смелость стратегических мероприятий Наполеона производила теперь на этого маршала подавляющее впечатление. Он становился фактически неспособным к отчаянному самопожертвованию, которое одно только и могло сделать его пригодным помощником императору при тогдашних критических обстоятельствах» 36 .

Сам Мармон в своих мемуарах описывает состояние своих войск, как совершенно растерянными и деморализованными, солдаты потеряли не только начатки воинских навыков, но и одежду, обувь и шапки; в артиллерии, по его словам, служили моряки, которые не знали, как заряжать и нацеливать орудие 37 .

В бою за Реймс Мармон, пытаясь реабилитироваться, действовал на этот раз мужественно и решительно, первым ворвавшись в город и отбросив русские войска графа Сен-При, который был убит в ходе боя.

Население Реймса восторженно приветствовало Наполеона, который слышал в последний раз приветствие народа до своего возвращения с Эльбы годом позже, а Реймс стал последним взятым им городом в цепи побед, начавшихся в 1793 году в Тулоне. По словам В. Слоона, «движение на Реймс являлось, со стороны Наполеона, грозным, судорожным ударом умирающего гладиатора» 38 .

Несмотря на удачные действия Мармона у Реймса, в захваченном городе вновь произошел резкий разговор относительно лаонский событий. Мармон, не любивший никакой критики в свой адрес, посчитал слова императора несправедливыми. По словам Делдерфилда, слова, сказанные Наполеоном герцогу Рагузскому в Реймсе, «далеко превосходили по своим последствиям потерю позиции и нескольких пушек. Через семнадцать дней император заплатил за свой упрек дорогой ценой» 39 .

В. Слоон в своей биографии Наполеона также не обошел эту тему. Он пишет: «На следующее утро Наполеон, встретившись с маршалом Мармоном, осыпал его горькими упреками за поведение под Ати. Вообще он говорил с ним в таком тоне, в каком разгневанный отец мог бы говорить со своим нерадивым сыном. Факт этот служит уже сам по себе доказательством, что Наполеон сознавал всю безнадежность своего положения. Мармон только что одержал победу и был, так сказать, героем дня. Ради этого можно было простить маршалу предшествовавшую вину и тем самым обеспечить себе дальнейшую его преданность. Если бы Наполеон чувствовал себя не в такой степени расстроенным, он был непременно так и сделал. Зная, однако, что война может протянуться в самом выгодном для него случае еще лишь несколько недель, он невольно впадал в шарж, доигрывая до конца роль уверенного в себе монарха и полководца» 40 .

Вполне возможно, что горькие упреки в адрес Мармона, сыграли свою роль в последующей измене маршала, однако вряд ли они были определяющими в поступках герцога Рагузского.

После боя у Фершампенуаза, где солдаты Пакто продемонстрировали небывалый героизм и стойкость, Мармон вместе с войсками Мортье отошел к Парижу. 30 и 31 марта войска Мармона и Мортье защищали Париж, однако ближе к полудню Жозеф Бонапарт именем императора уполномочил герцога Рагузского начать переговоры о капитуляции города.

В четыре часа дня пруссаки овладели Монмартром и приготовились открыть оттуда артиллерийский огонь по Парижу. При таких обстоятельствах герцог Рагузский счел дальнейшее сопротивление бессмысленным. Как выразился Делдерфилд, «… Париж нельзя было сравнивать… с Сарагосой… и его защитники не были фанатиками. Они были всего лишь усталыми и голодными солдатами…» 41 .

Переговоры о сдаче Парижа были начаты...

В письме к герцогине д’Абрантес, супруге его друга Жюно, маршал пытается объяснить свое решение и поведение: «… Я бы рекомендовал вам не покидать Париж, в котором завтра наверняка будет гораздо спокойнее, чем в любом месте в двадцати лигах вокруг. Сделав все, что было в моих силах ради чести Франции и французского оружия, я вынужден подписать капитуляцию, которая позволит иностранным войскам завтра войти в нашу столицу! Все мои усилия были напрасны. Я был вынужден сдаться численно превосходящему противнику, какое бы сожаление я при этом не испытывал. Но моим долгом было сохранить жизнь солдатам, за которых я несу ответственность. Я не могу поступить иначе и надеюсь, что моя страна будет судить обо мне справедливо. Моя совесть чиста перед этим судом» 42 .

Сдавая Париж, Мармон считал, что это был его долг и перед страной, и перед парижанами, и, возможно, в этом вопросе история осудила его слишком сурово. В конце концов, все считали, что Империя побеждена. К тому же ни герцог Рагузский, ни Мортье, ни старый Монсей не обладали достаточным влиянием, чтобы вдохновить Париж на сопротивление неприятелю. И Мармон, взваливший на свои плечи почти всю ответственность, это прекрасно понимал.

Дом герцога Рагузского стал сборным пунктом для уполномоченных, которым было поручено ведение переговоров, и для немногих политических деятелей, оставшихся в столице. В ходе переговоров шли также разговоры, причем открыто и не прерывавшиеся маршалом, что роль Наполеона уже сыграна и французский престол должен быть занят только династией Бурбонов. В эти дни маршал не слышал столько лести в свой адрес, о нем говорили как о единственном спасителе Франции. Все это подстегивало тщеславие Мармона, который и вправду стал считать себя спасителем страны.

Несмотря на это, условия, которые предложили союзники, не удовлетворили маршала, и он заявил, что продолжит военные действия, пока его войскам не будет гарантирован выход с оружием в руках. Наконец, русский император Александр I согласился со всем и капитуляция была подписана. Условия заключались в следующем: 1) Мортье и Мармон обязывались не позже семи часов следующего дня вывести свои войска из Парижа; 2) военные действия могут быть возобновлены не раньше двух часов по выступлении французских войск из города; 3) французы должны сдать союзным войскам арсеналы и магазины в том виде, в каком они находились в момент подписания капитуляции; 4) Национальная гвардия и жандармерия должны остаться в городе, и по усмотрению глав союзных держав будут либо распущены, либо по-прежнему оставлены для несения гарнизонной и полицейской службы; 5) раненые и отставшие, найденные после девяти часов утра, признаются военнопленными; 6) Париж поручается великодушию союзных монархов 43 .

31 марта союзники торжественно вошли в Париж. Как и обещал император Александр I никаких беспорядков, грабежей со стороны союзных войск нигде не было.

Когда Наполеон узнал, что союзные армии подступили к Парижу, он бросился к городу. Однако недалеко от Парижа он узнал, что город сдан. На несколько секунд император остолбенел. Затем он стал метать громы и молнии в сторону Жозефа, которого называл трусом, в сторону Мармона, называя его действия тупоумием, в сторону депутатов, именуя их не иначе как предателями.

Придя в себя, император расположился в Фонтенбло, чтобы собрать войска для похода на Париж. Мармону и Мортье он приказал занять позиции между Эсоном и Сеной. Посланцу Наполеона - Флао, маршал сказал, что после того, как Жозеф и императрица покинули Париж, жители совсем пали духом, что Национальная гвардия ни на что не годится, и здесь, герцог Рагузский кривил душой. Интересно, как прореагировал бы на последнее заявление маршал Мортье, да и сами национальные гвардейцы!
Несмотря на недовольство действиями маршала, Наполеон 1 апреля приехал в штаб-квартиру Мармона, где поздравил его с мужеством, выказанным при обороне Парижа. Узнав последние новости, он вновь уехал в Фонтенбло.

Тем временем события в Париже набирали ход. 1 апреля было образовано Временное правительство. На следующий день Сенат издал указ об отрешении Наполеона от власти, его обвиняли во всех смертных грехах, порой совершенно немыслимых, но на это тогда никто не желал смотреть. В тот же день муниципальный совет открыто высказался за династию Бурбонов и призвал маршалов и генералов перейти на сторону короля. Взамен им обещали сохранить пенсии, чины и титулы.

Эти новости только раздражали Наполеона, но не уменьшали его стремления отвоевать Париж. Он собирал все верные ему войска вокруг Фонтенбло. Он был уверен в солдатах и младших офицеров, и они по-прежнему доверяли Наполеону. Однако указ Временного правительства, освобождающий армию от присяги императору, воздействовал на некоторых маршалов и генералов.

Чтобы выбить опору из-под императора, переманив на сторону Бурбонов костяк французского генералитета, Талейран решил в первую очередь воздействовать на Мармона, являвшегося старейшим другом Наполеона. К тому же не стоило сбрасывать со счетом тот факт, что репутация герцога Рагузского в тот момент была высока, как никогда. Как пишет Делдерфилд, «Мармон начал видеть себя в роли генерала Монка (Монк, Джордж (1604-1669) – один из главных деятелей реставрации династии Стюартов в Англии после смерти Кромвеля; возвел на престол Карла II Стюарта) , в роли человека, который, примирив интересы военных и гражданских лиц в уставшей от войны Франции, заслужит рукоплескания соотечественников и благодарность потомков» 44 . «Он мысленно видел Францию благоденствующей, - пишет В. Слоон, - благодаря восстановлению мира и общественного порядка, причем вся честь приписывалась исключительно только ему, и повсюду возносились хвалы великодушному его патриотизму. Между тем, цель эта могла быть, по его мнению, достигнута не только без всякого ущерба, но даже с соблюдением личной выгоды» 45 .

Стоя в Эсоне со своими 14 тысячами солдат, Мармон не видел смысла в продолжении борьбы, и, когда явился посланец Временного правительства с письмами-призывами от Бурьенна, друга маршала, вера Мармона в будущее Наполеона поколебалась очень сильно.

Талейран, как ловкий интриган и дипломат, избрал окольный путь, чтобы переманить герцога Рагузского в стан Бурбонов. Помимо писем от Бурьенна и генерала Дезоля, Мармон получил еще одно, более важное, от князя Шварценберга, командующего австрийской армией. Во всех трех посланиях ему предлагали перейти на сторону коалиции, тем самым показав, что не только мирные жители желают прихода Бурбонов, но и армия; такой путь, по словам авторов писем, предотвратить сползание страны к гражданской войне и наконец-то принесет долгожданный мир.

В своем письме Бурьенн призывал маршала произнести наконец то единственное слово, которое принесет счастье Франции. В заключении он писал: «Ваши друзья ждут вас, тоскуют по вас, и я надеюсь, что скоро смогу вас обнять» 46 . Письмо генерала Дезоля явилось аналогом предыдущего письма. Шварценберг в своем послании обещал пропустить Мармона со всеми военными почестями в Нормандию; герцогу Рагузскому было также обещано сохранение герцогского титула и соответствующий герцогский лен, а также щедрые награды и почести (Правда, необходимо заметить, что при заключении договоренностей с союзниками Мармон позаботился также о Наполеоне. Он выговорил Наполеону жизнь и свободу в местопребывании, указанном по взаимному соглашению союзными монархами и французским правительством) . 47

Некоторое время герцог Рагузский колебался в принятии одного из двух вариантов решения. Но в конце концов ответил посланнику Временного правительства Монтессюи, что готов начать переговоры о своем переходе на сторону коалиции.

4 апреля от князя Шварценберга маршал получил согласие союзных монархов на все свои предложения, после чего Мармон вести пропагандистскую кампанию среди офицеров своего корпуса.

В тот же день Наполеон отрекся от престола в пользу своего малолетнего сына при регентстве императрицы Марии Луизы. Делегация, в которую вошли Коленкур, Ней и Мармон должна была представить этот документ в Париже русскому императору Александру I.

Однако вскоре состав этой делегации был изменен: вместо герцога Рагузского в состав был введен маршал Макдональд. По словам Рональда Делдерфилда, это было сделано, «отчасти из-за того, что Мармон находился в Эсоне, отчасти из-за того, что Наполеон хотел избавить своего старейшего друга, «который вырос в его палатке», от унижения везти такой документ - причудливое желание в свете того, что происходило в тот момент в штабе у герцога Рагузского. Однако трем парламентариям было поручено по пути в Париж заехать в Эсон и включить Мармона в состав делегации, если он того захочет» 48 .

Мармон особого желания не проявил и был очень смущен неожиданным прибытием посланников императора, поскольку он уже склонил на свою сторону нескольких генералов, а переговоры со Шварценбергом подходили к концу. Маршал встал перед дилеммой: либо поторопиться со своими планами, либо предстать перед военным трибуналом. После недолгого колебания, он со смущенным видом, сознался, что к нему прибыл посланник от князя Шварценберга с предложением перейти на сторону коалиции. Однако он солгал, сказав, что не подписывал никаких бумаг. Посланцы Наполеона поверили герцогу Рагузскому, хотя смущенный вид маршала все-таки вызывал у них некоторое подозрение в его искренности. Маршалу было предложено написать Шварценбергу письмо с отказом от дальнейших переговоров, на что Мармон ответил категорическим отказом. Предложение Коленкура, предложившего Мармону поехать вместе с ними и сказать Шварценбергу в лицо, что он не может выполнить свои обещания, герцог Рагузский принял более благосклонно.

С недовольным видом он поехал вместе с посланцами Наполеона в Париж. Перед своим отъездом, Мармон сообщил об отречении Наполеона и распорядился ничего не предпринимать без его приказа.

Как пишет Делдерфилд: «Макдональд, который всегда был близким другом Мармона, должно быть, во время этой поездки чувствовал себя очень неуютно. Герцог Рагузский, очевидно, был в ужасе от сложившейся ситуации – в попытке защитить династию он ее, фактически, предал» 49 .

Прибыв в штаб-квартиру Шварценберга, Ней, Коленкур и Макдональд пошли на встречу с австрийским генералом. Мармон остался в карете Макдональда.

Шварценберг принял посланников, сообщивших ему о своем желании немедленно видеть русского императора. Вскоре князь вышел и когда возвратился – с ним был Мармон. Вид у маршала был совершенно другой – это был «не тот жалкий человечишка, который остался в экипаже: сейчас он расслабился и улыбался. Похоже, он во всем признался и был освобожден от своего полуобещания сдаться. Однако что именно произошло у него со Шварценбергом, так и не узнали ни они, ни будущие поколения: с этого момента показания очевидцев расходятся. Некоторые свидетели (в том числе и сам герцог Рагузский) снимают с маршала обвинение в двойной игре. Другие, и таких большинство, клеймят его как негодяя, который по тем или иным причинам намеренно оборвал последнюю тонкую нить, связывавшую Францию с наполеоновской династией» 50 .

Александр I принял депутацию и высказал маршалам похвалу за их доблестную оборону Франции, особенно он отметил бесстрашие и стойкость молодых солдат в битве под Фер-Шампенуазом. Во время дискуссии русский император в главном согласился с предложениями депутации, но окончательный ответ он оставил на следующий день.

Пока шла аудиенция у Александра I, Мармон, оставив Нея, Коленкура и Макдональда, поехал в особняк Нея на улице Лилль.

На следующий день, когда все они завтракали, Фабрие, адъютант Мармона, явился в очень возбужденном состоянии. Герцог Рагузский поднялся и вышел. Через несколько минут он вошел в зал с бледным лицом и произнес: «Все потеряно! Я обесчещен! Мой корпус ночью по приказу генерала Суама перешел к врагу. Я отдал бы руку, чтобы этого не было...» На эти слова Ней гневно воскликнул: «Скажите лучше – голову, и то будет мало!» 51 Мармон выбежал из комнаты с побагровевшим от гнева лицом.

Когда же представители Наполеона вновь предстали перед Александром I, их ждал уже совсем другой прием. У русского императора был новый аргумент: армия против Наполеона, корпус Мармона перешел на сторону коалиции. Союзники отказывались признавать права династии Бонапартов на престол и требовали безоговорочного отречения.
6 апреля 1814 года Наполеон отрекся от престола за себя и своего сына.

Переход корпуса Мармона на сторону коалиции - загадка. Сам ли Суам, оставленный маршалом командовать войсками в свое отсутствие, отдал приказ о переходе, или все его действия были согласованы с Мармоном – сказать не только трудно, но и не представляется возможным с достаточной точностью. Говоря о действиях Суама, Рональд Делдерфилд пишет, что, возможно, Суам действовал по собственной инициативе, вопреки приказам своего начальника. Возможно, однако малоправдоподобно в свете скрытности герцога Рагузского в предшествовавшие часы» 52 .

«Вечером 6 апреля, - пишет Манфред, - курсы акций Французского банка, котировавшиеся неделю назад в пятьсот двадцать – пятьсот пятьдесят франков, поднялись до девятисот двадцати – девятисот восьмидесяти франков. Такого огромного скачка на бирже не было уже многие годы. Некоторые ловкачи заработали за один день миллионы. Среди них был и герцог Рагузский – маршал Мармон» 53 .

Мармон остался у врагов. «Храбрость Мармона спасла всех нас!» - восклицал Бурьенн, много лет спустя вспоминая события этого дня. Так оно и было с точки зрения Бурьенна, Талейрана и всех прочих французов, которые при Наполеоне заняли высокие должности лишь затем, чтобы предать интересы императора при первой возможности» 54 .

«В течение некоторого времени, - пишет В. Слоон, - Мармону удавалось играть роль героя, но вскоре его тщеславный, пустой характер выказал в истинном свете его поведение. Из титула герцога Рагузского, который носил Мармон, выработалось слово «рагузада», служившее синонимом измены» 55 .

Наполеон никогда не простит предательства Мармона в 1814 году и будет вспоминать об этом с горечью. Будучи на острове Святой Елены, ссыльный император скажет доктору О"Мира, что, «несмотря на оккупацию Парижа союзниками, он все же добился бы своего, если бы не предательство Мармона, и вытеснил бы союзников из Франции». И говоря, в частности, о герцоге Рагузском произнес: «Мармон должен стать объектом отвращения со стороны потомков. Пока Франция будет существовать, имя Мармона не будет упоминаться без содрогания. Он чувствует это и в эту минуту, - добавил он, - он самый несчастный человек на свете. Он не сможет простить самого себя и он завершит свою жизнь, как Иуда» 56 .

Мармон самым первым из маршалов перешел на сторону Бурбонов и был сделан Людовиком XVIII пэром Франции и капитаном личной охраны. Бонапартисты называли роту Мармона «ротой Иуды».

Во время суда над маршалом Неем в палате пэров, герцог Рагузский голосовал за казнь «храбрейшего из храбрых», чем еще больше запятнал себя в глазах как соратников, так и простых французов.

Когда Наполеон бежал с острова Эльба и высадился во Франции в марте 1815 года, Мармон сопровождал короля в его бегстве из Парижа в Гент.

1 марта 1815 года после высадки во Франции, в своей прокламации к армии Наполеон писал: «Мы были побеждены из-за двух человек: Ожеро и Мармона. Оба они перешли на сторону врага, предав наши лавры, свою страну, своего сюзерена и благодетеля» 57 .

При второй реставрации Бурбонов герцог Рагузский был еще больше осыпан милостями и почестями, что вызывало еще большую ненависть к нему со стороны самых разных слоев общества.

Окончательные оценки жизни Мармона дал 1830 год – год окончательного свержения династии Бурбонов. Когда в Париже вновь вспыхнули революционные выступления народа, король Карл X (бывший граф д"Артуа), сменивший в 1825 году Людовика XVIII, приказал Мармону, бывшему в то время губернатором Парижа, навести в городе порядок. Однако маршал постоянно колебался и не мог решить, что предпринять, постоянно запрашивая у короля новые инструкции. Наконец, 28 июля герцог Рагузский отдал войскам перейти к активным действиям. Происходят уличные бои, проливается кровь. Как выразился историк Хэдли, в течение этих трех ужасных дней Мармон «действовал либо как дурак, либо как сумасшедший» 58 .

После того, как все его действия ни к чему не приводят, а только вызывают еще большее озлобление народа, Мармон умоляет короля уступить. Карл X не желает слушать маршала и отстраняет его от командования. Герцог Ангулемский, сын короля, подозревая Мармона в измене и в гневе кричит ему: «Так вы изменяете нам, как изменили ему (имеется в виду Наполеон – С.З.) ?!» Ответ маршала был достоин вопроса: «Да, но без той измены вы бы не царствовали» 59 .

Власть Карла X уже ничто не может спасти. Второго августа под давлением набирающей силу революции король отрекается от престола и через две недели навсегда покинул Францию, бежав в Англию.

«Мармон-изменник», «Мармон-палач» вызывает негодование и ненависть по всей Франции. Он прекрасно это видит и понимает, что во Франции ему оставаться нельзя. Он покидает Париж вслед за королем, «утешая себя тем, что покрыл улицы Парижа телами более чем пяти тысяч соотечественников, выполняя несправедливый и тиранический акт. Не имеет смысла говорить о его долге солдата, - добавляет Хэдли. – Это была не беззаконная толпа, как ее именовали, когда пытались подавить, а народ Франции, который поднялся против беззаконного монарха. И он (Мармон) это знал» 60 . Возмущение парижан – это была борьба не против верховенства законов, а за справедливые законы, и герцог Рагузский, прошедший через революцию 1789 года и будучи яростным защитником республиканских принципов, должен был осознавать это.

Все упоминания некоторых историков о добровольной эмиграции Мармона не стоят выведенного яйца. Ненависть людей заставила его покинуть страну.

На пути в Англию Мармон, кажется, пробуждается от заблуждений и осуждает себя. Не слишком ли поздно?! В письме другу, датированном 6 августа, он пишет: «Вы когда-либо видели что-либо подобное, как это? Вести борьбу против своих же сограждан... Это дело делает меня полностью несчастным? А будущее! Это несправедливое мнение по отношению ко мне! Мое единственное убежище – моя совесть. Я сопровождаю короля в Шербур; когда он окажется в безопасности – моя миссия будет закончена. Я покину Францию, пока не увижу, что будущее уготовило мне» 61 . Что это – запоздалое раскаянье или попытка любыми путями обелить себя? Его совесть должна быть исключительной вещью, чтобы быть убежищем в таком экстраординарном случае. Чтобы поддержать недалекого и деспотичного короля, нарушавшего священные права народа, он покрывает трупами улицы Парижа, а затем находит убежище в своей совести. Все это не очень похоже на искреннее раскаянье.

«Предатель Мармон» уже никогда не вернется во Францию, в страну, где его ненавидит каждый. Он колесит по Европе и все чаще погружается в воспоминания о своей юности, пребывая в своего рода ностальгическом трансе. Он посещает Лондон, Вену, Рим, Венецию, но нигде не находит душевного покоя. Он как осенний лист, упавший с ветки и летящий по воле ветра.

Во время своего пребывания в Вене ему было сделано заманчивое предложение, польстившее его тщеславие и самолюбие. Венский двор убедил маршала «просветить» двадцатилетнего сына Наполеона, а теперь герцога Рейхштадтского. В инструкциях, полученных Мармоном, недвусмысленно говорилось, что маршал должен был рассказать молодому человеку, что его отец был безнравственной, злой и кровожадной личностью. «Первая встреча между единственным законным сыном Наполеона и его старейшим другом закончилась для Габсбургов разочарованием, - пишет Делдерфилд. - «Он подозрителен, но станет дружелюбнее», - оптимистично предрекал Мармон. Маршал упорно добивался своего, и в течение трех месяцев между ними произошло немало встреч. Герцог Рагузский подробно описывал все наполеоновские кампании, а юноша терпеливо слушал. Наверно, он должен был находить странным, что его наставляет человек, лишивший его каких-либо шансов стать императором Франции. Однако со временем очарование Мармона взяло вверх, и герцог Рейхштадтский даже пожаловал ему свой портрет» 62 .

Окончив свою миссию, герцог Рагузский отбыл в Италию, где проехался по местам боев, наверняка вспоминая человека, о котором когда то написал такие строки: «Какие перспективы он открывает всем нам!»

Он посетит и Россию, чтобы присутствовать на коронации Николая I. Будучи там, он посетит знаменитое Бородинское поле...

Исколесив Европу, герцог Рагузский так и не нашел нигде покоя. Он вновь возвращается в Италию, страну, где начиналась не только слава Бонапарта, но и его восхождение к высоким титулам и богатству. Приобрел ли он славу? Вряд ли. А если и приобрел, то она была уничтожена в одночасье одним апрельским днем 1814 года.

Именно в солнечной Италии он и закончил свой жизненный путь, одинокий, забытый и презираемый. Это случилось 3 марта 1852 года в Венеции.

«Он пережил самого старшего из своих коллег на один год, - пишет Рональд Делдерфилд. - Молодого же человека, когда-то предававшегося совместно с ним мечтаниям, он пережил на тридцать один год. Для умирающего в Венеции Мармона воспоминания должны были представляться гораздо более ощутимыми, чем сама жизнь» 63 .

Несмотря на презрение, испытываемое к Мармону, его тело все-таки перевезут во Францию, однако последнее место упокоения маршал найдет не на кладбище Пер-Лашез, а на местном кладбище своего родного Шатильона.

На острове Святой Елены Наполеон скажет о герцоге Рагузском: «Меня предал Мармон, которого я был вправе называть своим сыном, своим ребенком, своим созданием…». И далее заключил: «Он кончит, как Иуда» 64 .

Это пророчество окажется как нельзя верным: имя Мармона стало ненавистным во Франции.

Приложения

1. ЭТАПЫ ПРОХОЖДЕНИЯ СЛУЖБЫ

1790 – суб-лейтенант гарнизонного батальона.
1792 – 2-й лейтенант 1-го артиллерийского полка.
1793 – 1-й лейтенант.
1793 – капитан.
1796 – батальонный командир.
1798 – бригадный генерал.
1799 – член Государственного совета.
1800 – командующий артиллерией Резервной армии.
1800 – командующий артиллерией Итальянской армии.
1800 – дивизионный генерал.
1802 – генерал-инспектор артиллерии.
1805 – генерал-полковник конных егерей.
1805 – командир 2-го армейского корпуса Великой армии.
1805 – командир 1-го корпуса Итальянской армии.
1806 – генерал-губернатор Далмации.
1808 – герцог Рагузский.
1809 – маршал Франции.
1811 – командующий Португальской армией.
1813 – командующий 6-м армейским корпусом Великой армии.
1814 – капитан 6-й роты телохранителей короля и пэр Франции.
1815 – исключен Наполеоном из числа маршалов.
1815 – генерал королевской гвардии.
1817 – государственный министр.
1821-1830 – командующий 1-м военным округом.
1828 – член Высшего военного совета.
1830-1852 – в эмиграции после Июльской революции 1830 года.

2. НАГРАДЫ

1803 – легионер Почетного Легиона.
1804 – высший офицер Почетного Легиона.
1805 – знак Большого орла ордена Почетного Легиона.
1806 – командор ордена Железной короны (Италия).
1806 – кавалер ордена Золотого орла (Вюртемберг).
1816 – командор ордена св. Людовика.
1817 – командор ордена Железной короны (Австрия).
1820 – Большой крест ордена св. Людовика.
1825 – кавалер ордена св. Духа.
1826 – кавалер ордена св. Андрея Первозванного (Россия).

3. СЕМЕЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

Жена – Гортензия Перрего (1779-1855).

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Шиканов В.Н. Созвездие Наполеона: маршалы Первой империи. М., 1999.
2 там же.
3 Там же.
4 Делдерфилд Р. Ф. Маршалы Наполеона. М., 2001. С. 23.
5 Там же. С. 64.
6 там же. С. 64-65.
7 Нечаев С. Ю. Генерал Жюно. Жизнь пополам. М., 2001. С. 20.
8 Кирхейзен Ф. Наполеон Первый: его жизнь и его время. М., 1997. С. 177.
9 Там же. С. 185.
10 Там же. С. 29-30
11 Кирхейзен Г. Женщины вокруг Наполеона. М., 1991. С. 64-65.
12 Christophe R. Le maréchal Marmont. Duc de Raguse. P., 1968. P. 33.
13 Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона… С. 74.
14 Там же. С. 86-87.
15 Наполеон. Избранные произведения. М., 1956. С. 402.
16 Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. М., 1999. С. 184.
17 Там же. С. 194.
18 Headley J.T. Napoleon and his marshals. N.Y., 1850.
19 Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона… С. 149.
20 Шиканов В.Н Указ. Соч.
21 Там же.
22 Там же.
23 Чандлер Д. Указ. Соч. С. 448.
24 Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона… С. 278.
25 Headley J.T. Op. cit.
26 Шиканов В.Н Указ. Соч.
27 Там же.
28 Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона… С. 299.
29 Шиканов В.Н Указ. Соч.
30 Делдерфилд Р.Ф. Крушение империи Наполеона. М., 2001. С. 275-276.
31 Чандлер Д. Указ. Соч. С. 590.
32 Делдерфилд Р.Ф. Крушение империи Наполеона... С. 313.
33 Там же. С. 315.
34 Там же.
35 Чандлер Д. Указ. Соч. С. 601.
36 Слоон В. Новое жизнеописание Наполеона I. М., 1997. Т.2. С. 521.
37 Делдерфилд Р.Ф. Крушение империи Наполеона... С. 315.
38 Слоон В. Указ. Соч. Т. 2. С. 523.
39 Делдерфилд Р.Ф. Крушение империи Наполеона... С. 317.
40 Слоон В. Указ. Соч. Т. 2. С. 521-522.
41 Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона… С. 350-351.
42 Делдерфилд Р.Ф. Крушение империи Наполеона... С. 346.
43 Headley J.T. Op. cit.
44 Делдерфилд Р.Ф. Крушение империи Наполеона... С. 364.
45 Слоон В. Указ. Соч. Т. 2. С. 547.
46 Делдерфилд Р.Ф. Крушение империи Наполеона... С. 366.
47 Там же. С. 366.
48 Там же. С. 373.
49 Там же. С. 375.
50 Там же. С. 376.
51 Манфред А. З. Наполеон Бонапарт. М., 1998. С. 546.
52 Делдерфилд Р. Ф. Крушение империи Наполеона... С. 379.
53 Манфред А.З. Указ. Соч. С. 547.
54 Делдерфилд Р.Ф. Крушение империи Наполеона... С. 381.
55 Слоон В. Указ. Соч. Т. 2. С. 551.
56 О"Мира Б. Наполеон. Голос с острова Святой Елены. М., 2004. С. 422-423.
57 Шиканов В.Н Указ. Соч.
58 Headley J.T. Op. cit.
59 Шиканов В.Н Указ. Соч.
60 Headley J.T. Op. cit.
61 Ibidem.
62 Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона… С. 432.
63 Там же. С. 442.
64 Шиканов В.Н Указ. Соч.

Мармон, мелкопоместный дворянин, был выпущен в армию офицером из артиллерийской школы Шалон в 1792 году. Бонапарт заметил его еще при осаде Тулона. Оба они, получившие подобное образование, симпатизировали друг другу. В итальянской кампании 1796 года Бонапарт сделал Мармона одним из своих адъютантов.

В 1798 году Мармон сопровождал будущего императора в Египет, где после взятия Мальты и стал бригадным генералом. Позже Мармон в числе прочих приближенных к Бонапарту последовал в Париж, чтобы принять участие в перевороте 18 брюмера.

В битве при Маренго 14 июня 1800 года он командовал артиллерией. За отличие, проявленное в этом блестяще выигранном сражении, Мармон назначен дивизионным генералом. Было ему в этот момент всего 26 лет. Однако в список маршалов в мае 1804 года Мармон не попал... Это не помешало ему с жаром сражаться при Ульме (20 октября 1805 года ). В июле следующего, 1806 года, он оказался генерал-губернатором Далматии. Мармон значительно расширил это герцогство, присоединив к нему Рагуз, захваченное у России в 1807 году. В 1809 году Мармон командовал Далматской армией, которая влилась в состав Итальянской армии принца Евгения Богарне.

Мармон принял участие в военных кампаниях в Италии и в Хорватии. Его части первыми заняли Цнайм после Ваграмской баталии, в которой наголову была разбита австрийская армия. Это случилось 10 июля 1809 года, на следующий день в город въехал Наполеон, а 12 июля он вручил Мармону маршальский жезл и пожаловал титул герцога Рагузского. Многие историки утверждают, что титул маршала Мармон получил не в силу выдающихся военных заслуг, а по старой памяти и дружбе с Императором. Думаю, это очень близко к правде. - Адъютант.

Следующие два года Мармон провел вдалеке от полей битвы - он оказался губернатором провинций Иллирии. Но в 1811 году сменил Массену в командовании Португальской армией. После нескольких успехов несогласованные действия с маршалом Сультом против Веллингтона привели к поражению в битве при Арапиле 22 июля 1812 года.

Мармон получил серьезное ранение в руку. В 1813 году, излечившись, он принял участие в Германской кампании. Командуя VI-ым корпусом, сражался при Лютцене (2 мая 1813 г. ) и Бауцене (20 и 21 мая 1813 г. ). Во второй фазе кампании Мармон сражался под Дрезденом (26-27 августа 1813 г.). В той битве, где союзные войска потерпели сокрушительное поражение, был смертельно ранен пушечным ядром генерал Моро. (Француз, республиканец, талантливейший полководец, обвиненный в заговоре против Наполеона и высланный из Франции. На Моро, заклятого врага Наполеона, возлагали большие надежды, намереваясь сделать его верховным главнокомандующим союзных войск. Судьба распорядилась иначе, но на исход кампании повлиять уже не могла. - Адъютант.) Мармон вместе с Мюратом, Виктором, Сен-Сиром и генералом Вандаммом несколько дней преследовали отступавших к Рудным горам союзников. взяв несколько тысяч человек в плен. Маршал также принял участие 16-19 октября в "Битве Народов" при Лейпциге.

Во Французской кампании 1814 года Мармон вместе с Императором сражался под Бриенном (31 января ), при Шампобере (10 февраля ) при Монмирайле (11 февраля ). 13 февраля Блюхер разбил и отбросил войска Мармона. Но уже 14 февраля подоспевший на помощь Мармону Наполеон разбил снова Блюхера в битве при Вошане... («Я нашел свои сапоги итальянской кампании» - воскликнул Наполеон, вспомнив свои молниеносные победы 1796 г. Эти почти ежедневно одерживаемые победы настолько окрылили Императора, что он отклонил предложение князя Лихтенштейна о перемирии. Военные критики находят кампанию 1814 г. одной из самых замечательных частей наполеоновской эпохи с точки зрения стратегического творчества императора. - Тарле, "Наполеон").

Под Лаоном, куда Наполеон загнал спешно отступающего Блюхера, попытки Мармона выбить последнего из города (9-10 марта 1814 г. ) потерпели неудачу. Император обрушил на него град упреков, поскольку намеревался окончательно разделаться с прусской армией Блюхера. Затем последовало еще несколько победоносных сражений Наполеона, но они уже ничего не могли изменить. Численность союзных армий в несколько раз превышала французские войска, в которых к тому времени сражались наспех подготовленные 16-19 летние новобранцы. Союзники, по совету Талейрана, твердо решили идти прямо на Париж, не считаясь с оставшимся в тылу Наполеоном.

Мармон вместе с маршалом Мортье и генералами Пакто и Амэ, с войсками общей численностью 25 000 солдат загородили путь к Парижу. В результате сражения при Фер-Шампенуазе 25 марта они были отброшены к предместьям города. Париж начал спешно готовиться к обороне: защитников набралось до 40 000 человек. Штурм города союзниками начался утром 30 марта. За несколько часов они потеряли 9 тысяч человек, из них около 6 тысяч русских. В 5 часов вечера, угнетенный страхом поражения и находясь под влиянием Талейрана, Мармон капитулировал...

Ночью в Фонтенебло прибыл Наполеон. (Позже, на острове св. Елены, Наполеон скажет: «Я никогда не говорил, что герцог Рагузский изменил мне, а лишь то, что его капитуляция при Эссоне просто смехотворна, а между тем оказалась гибельной для меня »). Полный решимости продолжать борьбу, Император решил тянуть время, чтобы стянуть к Фонтенбло как можно больше войск. С этой целью он отправляет Коленкура к императору Александру на переговоры. Русский император просил его побудить Наполеона отречься от престола. «Убедите вашего повелителя в необходимости подчиниться року, - сказал Александр, прощаясь с Коленкуром. - Все, что только будет возможно сделать для почета (Наполеону), будет сделано », - и он снова назвал Наполеона «великим человеком ».

В ночь с 3 на 4 апреля Мармон встретился с посланником союзников и подписал отход своих войск, защищавших подступы к Фонтенбло. Коленкур пришел к нему, и вместе они отправились в ставку Александра. Узнав о том, что значительная часть французской армии нейтрализована, русский император потребовал безоговорочного сложения полномочий Наполеоном.

Наполеон не простил этого дефекта своему маршалу. Когда он изучал бумаги, присланные от союзников, он прошептал: «Мармон нанес мне последний удар» . Здесь стоит упомянуть еще рассказ Е.В. Тарле о последних днях Первой Империи в труде "Наполеон", гл.15. Кроме того, вместе с очевидным признанием предательства Мармона, стоит подумать о неизбежных многотысячных жертвах как мирного населения Парижа, так и солдат в случае штурма города, о нежелании маршалов и солдат превращать в руины столицу, вообще вести практически лишенную смысла дальнейшую борьбу и о более чем сомнительном исходе подобной операции: силы Франции, проведшей в беспрерывных войнах четверть века, были исчерпаны. Кроме того, не стоит забывать о словах самого Наполеона, сказанных Коленкуру в ночь перед отречением: «0, люди, люди, Коленкур! Мои маршалы стыдились бы повести себя так, как Мармон, они говорят о нем с негодованием, но им досадно, что он их так опередил по пути почестей. Они хотели бы, не покрывая себя, правда, позором, получить те же права на благорасположение Бурбонов...».

Воздвигнутый на трон Людовик XVIII сделал Мармона Пэром Франции. Изгнанный в 1830 году с Чарльзом X, Мармон прокатился по Европе и оказался в Вене, где стал опекуном герцога Рейхштадского, сына Наполеона. Под конец жизни Мармон, из чьего титула французы вскоре извлекли словечко "raguser ", означавшее "подлый предатель ", занялся составлением мемуаров, в которых пытался оправдать себя. Скончался он в Венеции в 1852 году, в возрасте 78 лет.