Михаил юрьевич лермонтов. Предложения со словом «необозримой О славном поэте замолвим мы что-то

Александр Анатольевич Васькин родился в 1975 году в Москве. Российский писатель, журналист, исто-рик. Окончил МГУП им. И.Федорова. Кандидат экономических наук.
Автор книг, статей, теле- и ра-диопередач по истории Москвы. Пуб-ликуется в различных изданиях.
Активно выступает в защиту культурного и исторического наследия Москвы на телевидении и радио. Ведет просветительскую работу, чи-тает лекции в Политехническом музее, Музее архитектуры им. А.В. Щусева, в Ясной Поляне в рамках проектов «Книги в парках», «Библионочь», «Бульвар читателей» и др. Ве-дущий радиопрограммы «Музыкальные маршруты» на радио «Орфей».
Финалист премии «Просвети-тель-2013». Лауреат Горьковской ли-тературной премии, конкурса «Лучшие книги года», премий «Сорок сороков», «Москва Медиа» и др.
Член Союза писателей Москвы. Член Союза журналистов Москвы.

К 200-летию М.Ю. Лермонтова

Москва под пером Лермонтова

Над стеной кремлевской белокаменной.
М.Лермонтов

В 1834 году, находясь в Петербурге, юнкер Михаил Лермонтов создает одно из самых пронзительных произведений о Первопрестольной в истории русской литературы - «Панорама Москвы». Написана панорама была по заданию преподавателя юнкерской школы, чтобы научить будущих офицеров умению описывать увиденные перед ними картины. Кто бы мог подумать, что из вполне обычного домашнего задания вырастет столь ценный художественно-философский труд, благодаря которому потомки и по сей день узнают многое о Москве 30-х годов.

Не хуже иного наделенного талантом живописца создает Лермонтов панораму родного города, открывшуюся ему с колокольни Ивана Великого:

«Кто никогда не был на вершине Ивана Великого, кому никогда не случалось окинуть одним взглядом всю нашу древнюю столицу с конца в конец, кто ни разу не любовался этою величественной, почти необозримой панорамой, тот не имеет понятия о Москве, ибо Москва не есть обыкновенный большой город, каких тысяча; Москва не безмолвная громада камней холодных, составленных в симметрическом порядке... нет! у нее есть своя душа, своя жизнь. Как в древнем римском кладбище, каждый ее камень хранит надпись, начертанную временем и роком, надпись, для толпы непонятную, но богатую, обильную мыслями, чувством и вдохновением для ученого, патриота и поэта!.. Как у океана, у нее есть свой язык, язык сильный, звучный, святой, молитвенный!.. Едва проснется день, как уже со всех ее златоглавых церквей раздается согласный гимн колоколов, подобно чудной, фантастической увертюре Бетховена, в которой густой рев контр-баса, треск литавр, с пением скрыпки и флейты, образуют одно великое целое; - и мнится, что бестелесные звуки принимают видимую форму, что духи неба и ада свиваются под облаками в один разнообразный, неизмеримый, быстро вертящийся хоровод!..

О, какое блаженство внимать этой неземной музыке, взобравшись на самый верхний ярус Ивана Великого, облокотясь на узкое мшистое окно, к которому привела вас истертая, скользкая, витая лестница, и думать, что весь этот оркестр гремит под вашими ногами, и воображать, что всё это для вас одних, что вы царь этого невещественного мира, и пожирать очами этот огромный муравейник, где суетятся люди, для вас чуждые, где кипят страсти, вами на минуту забытые!.. Какое блаженство разом обнять душою всю суетную жизнь, все мелкие заботы человечества, смотреть на мир - с высоты!»

В этом отрывке Лермонтов недаром ставит бок о бок два слова: «патриот» и «поэт». Он и предстает здесь в этом двойном качестве. Лермонтов, воспевающий Москву, - это поэт, а Лермонтов, чтящий историю своей страны и ее древней столицы, - патриот.

Почему именно с колокольни Ивана Великого - шедевра русского зодчества, возвышающегося на Соборной площади древнего Кремля, - смотрит он на город? Помимо того, что это было самое высокое здание в Москве, колокольня выполняла и роль символа стойкости и мужества в полной ратных подвигов истории Первопрестольной.

Своими истоками колокольня Ивана Великого уходит в 1329 год, когда в Кремле был сооружен храм св. Иоанна Лествичника. В 1505 году к востоку от разобранного к тому времени храма итальянский мастер Бон Фрязин выстроил новую церковь, в память о почившем царе Иване III. Через сорок лет рядом с храмом выросла и звонница, по проекту архитектора Петрока Малого. Другой, не менее одаренный зодчий - Федор Конь - надстроил колокольню третьим ярусом. Случилось это в 1600 году, уже в царствование Бориса Годунова. Позднее, в 30-х годах XVII столетия, к звоннице присовокупили и пристройку с шатром, известную как Филаретова. В итоге к концу XVII века колокольня приобрела так знакомый нам сегодня образ.

Лермонтов в своей «Панораме...» очень хорошо показал, что за многие века своего существования колокольня Ивана Великого стала для москвичей больше, чем просто памятником архитектуры, а именно - олицетворением святости Первопрестольной. Колокола звонницы неизменно сообщали всей Москве о совершающихся исторических событиях всероссийского масштаба: рождении наследника престола, венчании на царство нового государя, освобождении от нашествия многочисленных и частых захватчиков и т.д.

Не мог не знать юнкер Лермонтов и о том, что именно эта легендарная колокольня стала основным объектом варварства французов в Кремле осенью 1812 года. Поначалу в ее нижнем ярусе генерал Лористон устроил свою канцелярию и телеграф. А затем уже сам Наполеон, метавшийся по сгоревшей Москве, словно зверь в клетке, бесполезно прождав от русских перемирия, в отместку приказал сорвать с колокольни Ивана Великого крест.

Для Лермонтова, живо интересовавшегося историей еще с малых лет, все эти подробности были необходимы. Ведь, как мы знаем, диапазон его творческих изысканий был необычайно широк, не зря написал он и «Бородино», и «Песню про купца Калашникова». А ведь в его планах было создание крупного прозаического произведения о 1812 годе.

Кажется, что и не будучи наделен Лермонтов заданием своего преподавателя написать сочинение, он все равно бы создал нечто подобное. В нем жила и пульсировала непроходящая любовь к Москве, не зря еще в 1831 году, то есть за три года до «Панорамы...», поэт сочинил:

Кто видел Кремль в час утра золотой,
Когда лежит над городом туман,
Когда меж храмов с гордой простотой,
Как царь, белеет башня-великан?

Заметим, в этом небольшом стихотворении автор вновь нашел место для Ивана Великого, уподобив колокольню гордому царю. Значит, идея разглядеть Москву, передать свои впечатления и раздумья от увиденного в прозе зародилась у поэта уже давно. Но продолжим вместе с Лермонтовым смотреть на Москву с колокольни-великана:

«На север перед вами, в самом отдалении на краю синего небосклона, немного правее Петровского замка, чернеет романическая Марьина роща, и пред нею лежит слой пестрых кровель, пересеченных кое-где пыльной зеленью булеваров, устроенных на древнем городском валу; на крутой горе, усыпанной низкими домиками, среди коих изредка лишь проглядывает широкая белая стена какого-нибудь боярского дома, возвышается четвероугольная, сизая, фантастическая громада - Сухарева башня. Она гордо взирает на окрестности, будто знает, что имя Петра начертано на ее мшистом челе! Ее мрачная физиономия, ее гигантские размеры, ее решительные формы, все хранит отпечаток другого века, отпечаток той грозной власти, которой ничто не могло противиться».

Все самое важное сумел рассмотреть Лермонтов на севере Москвы. В Петровском замке ему еще предстоит побывать и даже жить в свой последний приезд в родной город. Садовое кольцо поэт не называет, но оно отмечено зелеными бульварами, что были разбиты на его месте по велению Екатерины II. Потому оно и называлось так - что было утоплено в садах. При Лермонтове сады еще цвели. А вот и Сухарева башня - Лермонтов словно противопоставляет ее Ивану Великому, олицетворяя ее с эпохой Петра I. Кажется, что Лермонтову милее век, когда поставлен был на Москве Иван Великий, чем тот, когда на город стала глазеть «мрачная физиономия» Сухаревой башни.

Далее Лермонтов рисует образ восстановленной после пожара 1812 года ампирной Москвы: «Ближе к центру города здания принимают вид более стройный, более европейский; проглядывают богатые колоннады, широкие дворы, обнесенные чугунными решетками, бесчисленные главы церквей, шпицы колоколен с ржавыми крестами и пестрыми раскрашенными карнизами». В процитированном отрывке в общую картину напрашиваются и упомянутые Пушкиным в «Евгении Онегине» «стаи галок на крестах».

«Еще ближе, - читаем мы далее, - на широкой площади, возвышается Петровский театр, произведение новейшего искусства, огромное здание, сделанное по всем правилам вкуса, с плоской кровлей и величественным портиком, на коем возвышается алебастровый Аполлон, стоящий на одной ноге в алебастровой колеснице, неподвижно управляющий тремя алебастровыми конями и с досадою взирающий на кремлевскую стену, которая ревниво отделяет его от древних святынь России!»

В Петровском театре Лермонтов бывал не раз. Заметим лишь, что четверка лошадей, запряженных в колесницу Аполлона, была сделана из бронзы, а не из алебастра.

Когда поэт смотрит на восток, ему открываются «бесчисленные куполы церкви Василия Блаженного, семидесяти приделам которой дивятся все иностранцы и которую ни один русский не потрудился еще описать подробно. Она, как древний Вавилонский столп, состоит из нескольких уступов, кои оканчиваются огромной, зубчатой, радужного цвета главой, чрезвычайно похожей (если простят мне сравнение) на хрустальную граненую пробку старинного графина. Кругом нее рассеяно по всем уступам ярусов множество второклассных глав, совершенно не похожих одна на другую; они рассыпаны по всему зданию без симметрии, без порядка, как отрасли старого дерева, пресмыкающиеся по обнаженным корням его... Весьма немногие жители Москвы решались обойти все приделы сего храма. Его мрачная наружность наводит на душу какое-то уныние; кажется, видишь перед собою самого Иоанна Грозного, - но таковым, каков он был в последние годы своей жизни!»

Какое интересное сравнение делает Лермонтов, уподобляя храм Василия Блаженного самому Ивану Грозному! Невольно приходит на ум картина В.М. Васнецова «Царь Иван Васильевич Грозный» 1897 года. Рассказывая о работе над полотном, художник, сам того не ведая, вступил в диалог с Лермонтовым: «Не знаю отчего, но при осмотрах памятников старины, которой мы, художники, поселяясь в древней столице, интересовались, перед нами всегда вставала тень Ивана Грозного... Бродя по Кремлю, я как бы видел Грозного. В узких лестничных переходах и коридорах храма Василия Блаженного слыхал поступь его шагов, удары посоха, его властный голос». Какая любопытная перекличка голосов двух больших художников через эпоху!

«Вправо от Василия Блаженного, под крутым скатом, течет мелкая, широкая, грязная Москва-река, изнемогая под множеством тяжких судов, нагруженных хлебом и дровами; их длинные мачты, увенчанные полосатыми флюгерями, встают из-за Москворецкого моста, их скрыпучие канаты, колеблемые ветром, как паутина, едва чернеют на голубом небосклоне. На левом берегу реки, глядясь в ее гладкие воды, белеет воспитательный дом, коего широкие голые стены, симметрически расположенные окна и трубы, и вообще европейская осанка резко отделяются от прочих соседних зданий, одетых с восточной роскошью или исполненных духом средних веков».

Так, взор Лермонтова падает на Воспитательный дом - здание это занимало целый квартал на Солянке, между Свиньинским переулком и Солянским проездом. В то время адрес его был таков: «на Солянке и на набережной, в 1 квартале». История Воспитательного дома началась еще с манифеста императрицы Екатерины II от 1 сентября 1763 года, учредившего его для «приносимых детей с особливым гошпиталем сирым и неимущим родительницам». Конечно, Лермонтов не мог не заметить громаду Воспитательного дома, но еще более интересовал его эпизод героической обороны здания в 1812 году - как пример мужества и самоотверженности москвичей.

«Далее к востоку на трех холмах, между коих извивается река, пестреют широкие массы домов всех возможных величин и цветов; утомленный взор с трудом может достигнуть дальнего горизонта, на котором рисуются группы нескольких монастырей, между коими Симонов примечателен особенно своею почти между небом и землей висящею платформой, откуда наши предки наблюдали за движениями приближающихся татар».

Ну как же Лермонтов мог не заметить древнего сторожа Москвы - Симонов монастырь, в окрестностях которого не раз в свое время бывал Сергий Радонежский. Лермонтову эти места были знакомы, ведь здесь в юные годы он нередко проводил свободное время. В романе «Княгиня Лиговская» главный герой - Печорин - в составе большой компании отправился в Симонов монастырь:

«Раз собралась большая компания ехать в Симонов монастырь ко всенощной молиться, слушать певчих и гулять. Это было весною: уселись в длинные линии, запряженные каждая в шесть лошадей, и тронулись с Арбата веселым караваном. Солнце склонялось к Воробьевым горам, и вечер был в самом деле прекрасен... Наконец приехали в монастырь. До всенощной ходили осматривать стены, кладбище; лазили на площадку западной башни, ту самую, откуда в древние времена наши предки следили движения... Жорж не отставал от Верочки, потому что неловко было бы уйти, не кончив разговора, а разговор был такого рода, что мог продолжиться до бесконечности. Он и продолжался все время всенощной, исключая тех минут, когда дивный хор монахов и голос отца Виктора погружал их в безмолвное умиление».

Крепко запомнились Лермонтову поездки в Симонов монастырь, особенно церковная служба. И здесь мы видим подтверждение его выдающейся музыкальности, о которой не раз говорили современники. Самое раннее свидетельство о любви Лермонтова к музыке принадлежит ему самому. «Когда я был трех лет, то была песня, от которой я плакал: ее не могу теперь вспомнить, но уверен, что если б услыхал ее, она бы произвела прежнее действие. Ее певала мне покойная мать», - писал поэт в 1830 году.

Лермонтов, очевидно, является одним из самых одаренных в музыкальном отношении русских поэтов. И Симонов монастырь, отмеченный в панораме Москвы, вероятно, напомнил ему и дивный хор монахов, и голос настоятеля, услышанный еще в годы учебы в университете.

«На западе, - читаем далее, - возвышаются арки каменного моста, который дугою перегибается с одного берега на другой; вода, удержанная небольшой запрудой, с шумом и пеною вырывается из-под него, образуя между сводами небольшие водопады, которые часто, особливо весною, привлекают любопытство московских зевак, а иногда принимают в свои недра тело бедного грешника. Далее моста, по правую сторону реки, отделяются на небосклоне зубчатые силуэты Алексеевского монастыря; по левую, на равнине между кровлями купеческих домов, блещут верхи Донского монастыря... А там - за ним одеты голубым туманом, восходящим от студеных волн реки, начинаются Воробьевы горы, увенчанные густыми рощами, которые с крутых вершин глядятся в реку, извивающуюся у их подошвы подобно змее, покрытой серебристою чешуей».

Алексеевский монастырь стоял раньше на том месте, где нынче возвышается храм Христа Спасителя. Первоначально храм строили на Воробьевых горах, по проекту Витберга, но затем последовавшая неудача заставила искать новое место для этого храма - памятника Отечественной войне 1812 года. И оно было найдено - за Каменным мостом, который упоминает Лермонтов, на берегу Москвы-реки. Алексеевский же монастырь разобрали, а храм стали строить по проекту Тона, любимого зодчего Николая I.

«Когда склоняется день, когда розовая мгла одевает дальние части города и окрестные холмы, тогда только можно видеть нашу древнюю столицу во всем ее блеске, ибо, подобно красавице, показывающей только вечером свои лучшие уборы, она только в этот торжественный час может произвести на душу сильное, неизгладимое впечатление.

Что сравнить с этим Кремлем, который, окружась зубчатыми стенами, красуясь золотыми главами соборов, возлежит на высокой горе, как державный венец на челе грозного владыки?.. Он алтарь России, на нем должны совершаться, и уже совершались многие жертвы, достойные отечества... Давно ли, как баснословный феникс, он возродился из пылающего своего праха?!

Что величественнее этих мрачных храмин, тесно составленных в одну кучу, этого таинственного дворца Годунова, коего холодные столбы и плиты столько лет уже не слышат звуков человеческого голоса, подобно могильному мавзолею, возвышающемуся среди пустыни в память царей великих?!..

Нет, ни Кремля, ни его зубчатых стен, ни его темных переходов, ни пышных дворцов его описать невозможно... Надо видеть, видеть... надо чувствовать все, что они говорят сердцу и воображению!.. Юнкер Л.Г. Гусарского полка Лермантов». Так, в вечерний закатный час, завершается «Панорама Москвы». А ведь у поэта есть и другой взгляд на Москву и Кремль, в ранние утренние часы:

Над Москвой великой, златоглавою,
Над стеной кремлевской белокаменной
Из-за дальних лесов, из-за синих гор,
По тесовым кровелькам играючи,
Тучки серые разгоняючи,
Заря алая подымается;
Разметала кудри золотистые,
Умывается снегами рассыпчатыми,
Как красавица, глядя в зеркальце,
В небо чистое смотрит, улыбается.

Эти строки из «Песни про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» не менее красноречивы, чем приведенный фрагмент из прозаической «Панорамы Москвы». И в этом весь Лермонтов. Как верно он отметил: «Надо чувствовать!» Лермонтов не просто талантливо выразил свою любовь к Москве, он передал нам свои чувства, эмоции и ощущения.

Александр Васькин

Окончание следует.

Михаил Юрьевич Лермонтов во время учебы в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, как все студенты того времени, тоже писал сочинения на уроках словесности. Например, в 1834 году, незадолго до того, как вышел из училища в чине лейб-гвардии корнета, наваял вот это, назвав «Панорама Москвы »:

«Кто никогда не был на вершине Ивана Великого , кому никогда не случалось окинуть одним взглядом всю нашу древнюю столицу с конца в конец, кто ни разу не любовался этою величественной, почти необозримой панорамой, тот не имеет понятия о Москве, ибо Москва не есть обыкновенный большой город, каких тысяча; Москва не безмолвная громада камней холодных, составленных в симметрическом порядке... нет! у неё есть своя душа, своя жизнь. Как в древнем римском кладбище, каждый её камень хранит надпись, начертанную временем и роком, надпись, для толпы непонятную, но богатую, обильную мыслями, чувством и вдохновением для учёного, патриота и поэта!.. Как у океана, у неё есть свой язык, язык сильный, звучный, святой, молитвенный!.. Едва проснётся день, как уже со всех её златоглавых церквей раздаётся согласный гимн колоколов, подобно чудной, фантастической увертюре Беетговена *, в которой густой рёв контр-баса, треск литавр, с пением скрыпки и флейты, образуют одно великое целое; и мнится, что бестелесные звуки принимают видимую форму, что духи неба и ада свиваются под облаками в один разнообразный, неизмеримый, быстро вертящийся хоровод!..

О, какое блаженство внимать этой неземной музыке, взобравшись на самый верхний ярус Ивана Великого, облокотясь на узкое мшистое окно, к которому привела вас истёртая, скользкая витая лестница, и думать, что весь этот оркестр гремит под вашими ногами, и воображать, что всё это для вас одних, что вы царь этого невещественного мира, и пожирать очами этот огромный муравейник, где суетятся люди, для вас чуждые, где кипят страсти, вами на минуту забытые!.. Какое блаженство разом обнять душою всю суетную жизнь, все мелкие заботы человечества, смотреть на мир - с высоты!

На север перед вами, в самом отдалении на краю синего небосклона, немного правее Петровского замка, чернеет романическая Марьина роща, и пред нею лежит слой пёстрых кровель, пересечённых кое-где пыльной зеленью булеваров , устроенных на древнем городском валу; на крутой горе, усыпанной низкими домиками, среди коих изредка лишь проглядывает широкая белая стена какого-нибудь боярского дома, возвышается четвероугольная, сизая, фантастическая громада - Сухарева башня. Она гордо взирает на окрестности, будто знает, что имя Петра начертано на её мшистом челе! Её мрачная физиономия, её гигантские размеры, её решительные формы, всё хранит отпечаток другого века, отпечаток той грозной власти, которой ничто не могло противиться.

Ближе к центру города здания принимают вид более стройный, более европейский; проглядывают богатые колоннады, широкие дворы, обнесённые чугунными решётками, бесчисленные главы церквей, шпицы колоколен с ржавыми крестами и пёстрыми раскрашенными карнизами. Ещё ближе, на широкой площади, возвышается Петровский театр, произведение новейшего искусства, огромное здание, сделанное по всем правилам вкуса, с плоской кровлей и величественным портиком, на коем возвышается алебастровый Аполлон, стоящий на одной ноге в алебастровой колеснице, неподвижно управляющий тремя алебастровыми конями и с досадою взирающий на кремлёвскую стену, которая ревниво отделяет его от древних святынь России !..

На восток картина ещё богаче и разнообразнее: за самой стеной, которая вправо спускается с горы и оканчивается круглой угловой башнею, покрытой, как чешуёю, зелёными черепицами; немного левее этой башни являются бесчисленные куполы церкви Василия Блаженного, семидесяти приделам которой дивятся все иностранцы и которую ни один русский не потрудился ещё описать подробно.

Она, как древний Вавилонский столп, состоит из нескольких уступов, кои оканчиваются огромной, зубчатой, радужного цвета главой, чрезвычайно похожей (если простят мне сравнение) на хрустальную гранёную пробку старинного графина. Кругом неё рассеяно по всем уступам ярусов множество второклассных глав, совершенно не похожих одна на другую; они рассыпаны по всему зданию без симметрии, без порядка, как отрасли старого дерева, пресмыкающиеся по обнажённым корням его.

Витые тяжёлые колонны поддерживают железные кровли, повисшие над дверями и наружными галереями, из коих выглядывают маленькие тёмные окна, как зрачки стоглазого чудовища. Тысячи затейливых иероглифических изображений рисуются вокруг этих окон; изредка тусклая лампада светится сквозь стёкла их, загороженные решётками, как блещет ночью мирный светляк сквозь плющ, обвивающий полуразвалившуюся башню. Каждый придел раскрашен снаружи особенною краской, как будто они не были выстроены все в одно время, как будто каждый владетель Москвы в продолжение многих лет прибавлял по одному, в честь своего ангела.

Весьма немногие жители Москвы решались обойти все приделы сего храма. Его мрачная наружность наводит на душу какое-то уныние; кажется, видишь перед собою самого Иоанна Грозного - но таковым, каков он был в последние годы своей жизни!

И что же? - рядом с этим великолепным, угрюмым зданием, прямо против его дверей, кипит грязная толпа, блещут ряды лавок, кричат разносчики, суетятся булочники у пьедестала монумента, воздвигнутого Минину ; гремят модные кареты, лепечут модные барыни... всё так шумно, живо, непокойно!..

Вправо от Василия Блаженного, под крутым скатом, течёт мелкая, широкая, грязная Москва-река, изнемогая под множеством тяжких судов, нагруженных хлебом и дровами; их длинные мачты, увенчанные полосатыми флюгерями, встают из-за Москворецкого моста, их скрыпучие канаты, колеблемые ветром, как паутина, едва чернеют на голубом небосклоне. На левом берегу реки, глядясь в её гладкие воды, белеет воспитательный дом, коего широкие голые стены, симметрически расположенные окна и трубы и вообще европейская осанка резко отделяются от прочих соседних зданий, одетых восточной роскошью или исполненных духом средних веков. Далее к востоку на трёх холмах, между коих извивается река, пестреют широкие массы домов всех возможных величин и цветов; утомлённый взор с трудом может достигнуть дальнего горизонта, на котором рисуются группы нескольких монастырей, между коими Симонов примечателен особенно своею, почти между небом и землёй висящею платформой, откуда наши предки наблюдали за движениями приближающихся татар.

К югу, под горой, у самой подошвы стены кремлёвской, против Тайницких ворот, протекает река, и за нею широкая долина, усыпанная домами и церквями, простирается до самой подошвы Поклонной горы, откуда Наполеон кинул первый взгляд на гибельный для него Кремль, откуда в первый раз он увидал его вещее пламя: этот грозный светоч, который озарил его торжество и его падение!

На западе , за длинной башней, где живут и могут жить одни ласточки (ибо она, будучи построена после французов, не имеет внутри ни потолков, ни лестниц, и стены её распёрты крестообразно поставленными брусьями), возвышаются арки Каменного моста, который дугою перегибается с одного берега на другой; вода, удержанная небольшой запрудой, с шумом и пеною вырывается из-под него, образуя между сводами небольшие водопады, которые часто, особливо весною, привлекают любопытство московских зевак, а иногда принимают в свои недра тело бедного грешника. Далее моста, по правую сторону реки, отделяются на небосклоне зубчатые силуэты Алексеевского монастыря; по левую, на равнине между кровлями купеческих домов, блещут верхи Донского монастыря... А там, за ним, одеты голубым туманом, восходящим от студёных волн реки, начинаются Воробьёвы горы, увенчанные густыми рощами, которые с крутых вершин глядятся в реку, извивающуюся у их подошвы подобно змее, покрытой серебристою чешуёй. Когда склоняется день, когда розовая мгла одевает дальние части города и окрестные холмы, тогда только можно видеть нашу древнюю столицу во всём её блеске, ибо, подобно красавице, показывающей только вечером свои лучшие уборы, она только в этот торжественный час может произвести на душу сильное, неизгладимое впечатление.

Он алтарь России, на нём должны совершаться и уже совершались многие жертвы, достойные отечества... Давно ли, как баснословный феникс, он возродился из пылающего своего праха?..

Что величественнее этих мрачных храмин, тесно составленных в одну кучу, этого таинственного дворца Годунова , коего холодные столбы и плиты столько лет уже не слышат звуков человеческого голоса, подобно могильному мавзолею, возвышающемуся среди пустыни в память царей великих?!

Нет, ни Кремля, ни его зубчатых стен, ни его тёмных переходов, ни пышных дворцов его описать невозможно... Надо видеть, видеть... надо чувствовать всё, что они говорят сердцу и воображению!..

Юнкер Л. Г. Гусарского Полка Лермонтов ».

* Людвиг ван Бетховен (Ludwig van Beethoven, 1770-1827) - великий немецкий композитор и пианист.

ЛИЧНОЕ МНЕНИЕ

О славном поэте замолвим мы что-то

Наш колумнист вспоминает Михаила Юрьевича Лермонтова, который родился ровно 200 лет назад.

Наверное, Лермонтова сегодня трудно преподавать в школе. «Основная линия» невнятно очерчена. В советские времена было ясно: цитируешь про «немытую Россию», которая, как известно, «страна рабов, страна господ», - и пятерка. Говоришь про мятущийся дух поэта, с детства страдавший под гнетом бабушки-крепостницы, - еще пятерка. Добавляешь про Печорина как «лишнего человека», далее соболезнуешь милому Максиму Максимычу как «человеку маленькому», а тут и четверть кончилась с хорошей оценкой в дневнике ().

Введите слово и нажмите «Найти синонимы».

Предложения со словом «необозримой»

Мы нашли 24 предложения со словом «необозримой». Также посмотрите синонимы «необозримой» .
Значение слова

Он пытался встать у руля необозримой финансово-промышленной империи отца, но смерть унесла бездетного Семена.
Чуткие кони кое-как неслись в необозримой пустыне снегов.
И в этом смысле «Яндекс» (как и все поисковики) является творцом гигантской, почти необозримой виртуальной вселенной.
Царица «необозримой Руси» пережила «обворожившего» ее мужика ненамного.
Мой круг, иногда ты бываешь необозримой широтой и объемом, одновременно в печали-радости мгновенного расширения.
Небо сливалось в необозримой тьме с гористым горизонтом.
И опять в необозримой стране наступали покорность и сон разума.
Его статуи в граните и бронзе высились по необозримой стране.
Тогда, быть может, и сам не уйдешь от всепожирающего огня, быстро и широко несущегося по необозримой степи.
Никогда Исида не видела такого огромного, необозримо го , почти голого пространства.
Только для нас были и необозримый пляж на приморской косе, и прибой Балтийского моря.
А уж кому-кому, как не Заболоцкому, близки осколки «необозримо го мира туманных превращений».
Лунный свет рельефно вычертил ее силуэт на стене комнаты, заарканил, прочно привязал к необозримо му Космосу.
Весь литературный материал, который уже был накоплен мной, рисовал картину поистине необозримо го разнообразия социальных структур.
И количество мемуарной литературы о ней стало почти необозримым .
А как необозримо отрочество, каждому известно.
Пространство, заполненное ими, как будто необозримо , но на деле замкнутое, вязкое, безысходное.
Письмо без конца передавалось «голосами» и растекалось по незримым и необозримым просторам Самиздата.
Все это двигалось непрерывно, по чистой дороге, при блеске солнца, среди возрастающих кликов необозримо го народа.
Елена Петровна шла к самопостижению не спеша, и великая тайна раскрывалась перед ней как необозримый горизонт.
Части ее умирают, оставляя живые побеги, и целое растет, подобно коралловому рифу среди необозримо го океана.
Входные двери были необозримо высокие, а если задрать голову, то можно было увидеть, что здание типографии упирается в небо.
И выяснила, что как раз мои дом, улица, город, река, степь вокруг города для меня роднее, чем необозримый Советский Союз.
Поезд полз все тише и тише, и все чаще должны мы были уступать дорогу другим необозримо длинным воинским поездам.

Источник – ознакомительные фрагменты книг с ЛитРес.

Мы надеемся, что наш сервис помог вам придумать или составить предложение. Если нет, напишите комментарий. Мы поможем вам.

15 октября (3 октября по старому стилю) исполняется 200 лет со дня рождения великого русского поэта Михаила Юрьевича Лермонтова. В нашем обзоре, приуроченном к юбилейной дате, редакция проекта сайт предлагает совершить небольшую прогулку по "лермонтовским местам" в Москве и вспомнить произведения поэта, посвященные столице.

Москва, Москва!.. Люблю тебя как сын,

Как русский, — сильно, пламенно и нежно!

Москва занимает особое место в жизни Лермонтова. Это город, в котором родился поэт, где прошли его отрочество и юность, где сформировалось его мировоззрение и открылось призвание. Первое стихотворение Лермонтова было напечатано именно в Москве, в этом городе юноша пережил и первую влюбленность и "тревоги души". Москву он любил всем сердцем, всей душой, и не единожды признавался в любви городу в своих произведениях: "…покуда я живу, Клянусь, друзья, не разлюбить Москву".

Отправной точкой "экскурсии по лермонтовским местам" традиционно является . Здесь на месте , на перекрестке дорог, идущих от Красных ворот к и с Каланчевки к Красным воротам, раньше стоял дом генерал-майора Ф.Н. Толя. В доме № 1 по (снесен в 1949 г.) у супругов Лермонтовых в ночь со 2-го на 3-е октября родился сын Михаил. В память об этом событии на современном здании установлена мемориальная доска.

В 1941 году, в год столетия со дня гибели поэта, площадь была переименована в , тогда же было принято решение и о создании памятника поэту. Но осуществить эти планы помешала начавшаяся война. Только в 1965 году в сквере на площади состоялось торжественное открытие работы скульптора И. Д. Бродского. Бронзовый Лермонтов, заложив руки за спину, задумавшись, стоит на высоком постаменте. Особую поэтическую атмосферу создают расположенные рядом с памятником скамья и решетка с барельефами, иллюстрирующими образы лермонтовских произведений, среди которых "Мцыри", "Демон" и бессмертный "Парус". И, несмотря на то, что после выхода фильма "Джентльмены удачи", с легкой руки Савелия Крамарова, памятник стали называть , он считается самым романтическим монументом в Москве. В 1992 году большей части территории площади было возвращено ее историческое название Красные Ворота, а часть площади на внешней стороне Садового кольца, на которой расположен сквер и памятник Лермонтову, по сей день носит имя поэта.

Крестили маленького Мишу 11 октября 1814 года в расположенной неподалеку церкви Трех Святителей (снесена в 1928 г., в 1934-м возле этого места был построен вестибюль станции метро "Красные ворота"). Перезимовав в небольшом доме на Каланчёвской улице, Лермонтовы весной переехали в имение бабушки поэта по материнской линии Е.А. Арсеньевой - село Тарханы Пензенской губернии, где прошли детские годы Михаила. В Москву Лермонтов вернулся подростком в 1827 году. Бабушка, которая заменила мальчику родителей (после смерти матери воспитанием Миши занялась бабушка, сведя встречи с отцом Юрием Петровичем Лермонтовым до минимума), привезла внука, чтобы он получил достойное образование. По приезду они остановились в Сергиевском переулке, у дяди Е.А. Арсеньевой, Михаила Афанасьевича Мещеринова, а весной поселились в нанятом на 26, в деревянном особняке вдовы майора Костомарова (дом не сохранился).

Отлично подготовленный репетиторами для учебы в Благородном университетском пансионе, Лермонтов сразу поступил в 4-й класс заведения. К экзаменам мальчика готовил один из лучших педагогов пансиона - А.З. Зиновьев, с которым Миша иногда гулял по Москве. Их обычный маршрут, начинавшийся от Поварской, шел на , далее по до , затем на , а оттуда в , где Лермонтов впервые поднялся на верхний ярус . Панорама древнего города произвела на Михаила неизгладимое впечатление. Позже он много раз поднимался на колокольню полюбоваться Москвой с высоты птичьего полета. Образ любимого города Лермонтов описал в своей юношеской статье (1834 г.) "Панорама Москвы": "Кто никогда не был на вершине Ивана Великого, кому никогда не случалось окинуть одним взглядом всю нашу древнюю столицу с конца в конец, кто ни разу не любовался этою величественной, почти необозримой панорамой, тот не имеет понятия о Москве, ибо Москва не есть обыкновенный большой город, каких тысяча; Москва не безмолвная громада камней холодных, составленных в симметрическом порядке…нет! У нее есть своя душа, своя жизнь".

Московский университетский Благородный пансион, где Лермонтов проучился 2 года, располагался на углу Тверской и на месте нынешнего . По воспоминаниям современников, пансион считался лучшим учебным заведением России наравне с Царскосельским лицеем. Он был знаменит не только педагогами (М.Г. Павлов, А.Ф. Мерзляков, С.Е. Раич, М.А. Максимович), но своими учениками. Из его стен вышли замечательные русские писатели и поэты: В.А. Жуковский, А.С. Грибоедов, В.Ф. Одоевский, Н.П. Огарев, Ф.И. Тютчев, декабристы: Н. М. Муравьев, П. Г. Каховский, В. Ф. Раевский, Н. И. Тургенев.В 1830 году, после преобразования пансиона в гимназию, Лермонтов поступил в

Еще во время учебы в пансионе Лермонтов вместе с бабушкой переехали с Поварской на Малую Поварскую, дом 2 (ныне ). Небольшой особняк, куда они перебрались в начале августа 1829, принадлежал купчихе Ф.И. Черновой. Этот одноэтажный дом с мезонином, построенный после пожара 1812 года, на три года стал . Михаил Юрьевич прожил в нем до своего отъезда в Петербург в конце июля 1832 года. Это был плодотворнейший период его короткой жизни. Во время учебы в благородном пансионе и Московском университете здесь было написано 17 поэм, 3 драмы и около 250 стихотворений.

Дом на Малой Молчановке - единственный сохранившийся дом в Москве из тех, где проживал поэт. В 1977 году здание было передано Государственному литературному музею, а в 1981 здесь открылся . В музее воссоздана обстановка 30-х годов XIX столетия, рассказывающая о семейном укладе и жизни начинающего поэта.

В 1994 году в небольшом сквере на Малой Молчановке, неподалеку от дома-музея был установлен работы А. Бурганова.

В годы учения в пансионе Лермонтов всерьез увлекся театром. Еще ребенком он побывал в Петровском театре (), а повзрослев, стал любителем театральных постановок.

Покидая любимую Москву летом 1832 года, чтобы продолжить учебу в Петербурге, полный надежд и планов, Лермонтов вновь вернулся сюда, лишь по пути в ссылку. Уехав из города, Лермонтов впоследствии писал Лопухиной: "…Москва моя родина и такою будет для меня всегда; там я родился, там много страдал и там же был слишком счастлив!"

Эту любовь к городу, поэт сохранил до конца жизни. Образ Москвы присутствует во многих произведениях Лермонтова, начиная с его ранних юношеских стихов. В раннем наброске "Кто видел Кремль в час утра золотой" поэт любуется Москвой:

Кто видел Кремль в час утра золотой,

Когда лежит над городом туман,

Когда меж храмов с гордой простотой,

Как царь, белеет башня великан?

А в одном из самых первых его произведений, стихотворении "Булевар", написанным в июле 1830 года, Лермонтов сатирически рисует посетителей , быт и нравы дворянской Москвы конца 20-х - начала 30-х годов поэт показывает в драме "Странный человек" (закончена в июле 1831 года).

Описывая Москву с высоты в "Панораме Москвы", петербургский юнкер Лермонтов, убежден, что холодная северная столица никогда не станет сердцем России: "Что сравнить с этим Кремлём, который, окружась зубчатыми стенами, красуясь золотыми главами соборов, возлежит на высокой горе, как державный венец на челе грозного владыки?… Он алтарь России…"

Картина древней столицы разворачивается в поэме "Песня...про купца Калашникова". Москва времён Ивана Грозного представлена поэтом как символ веры, как святой, православный город. В собирательно-художественном образе Москвы показаны ее разные стороны: Москва "царская", Москва "разбойничья", быт и нравы купеческого Замоскворечья. В стихотворении Лермонтов описывает сам город, Кремль, Красную площадь, Зарядье, и его жителей.

Отзвонили вечерню во святых церквах;

За Кремлём горит заря туманная;

Набегают тучки на небо, -

Гонит их метелица распеваючи;

Опустел широкий гостиный двор,

Запирает Степан Парамонович

Свою лавочку дверью дубовою

Да замком немецким со пружиною;

Злого пса-ворчуна зубастого

На железную цепь привязывает,

И пошёл он домой, призадумавшись,

К молодой хозяйке за Москва-реку.

…… Над Москвой великой, златоглавою,

Над стеной кремлёвской белокаменной

Из-за дальних лесов, из-за синих гор,

По тесовым кровелькам играючи,

Тучки серые разгоняючи,

Заря алая подымается…

Тема Москвы, которая отождествляется с Родиной, раскрывается Лермонтовым в стихотворении "Бородино". Поэт представляет Москву, как символ и как оплот Российского государства. Сожалея о том, что Москву пришлось сдать французам, поэт убежден, что это не поражение русской армии, а вынужденный шаг:

Не будь на то Господня воля,

Не отдали б Москвы!

А строки:

Ребята! не Москва ль за нами?

Умремте ж под Москвой... -

стали символическими в 1941 году.

В поэме "Сашка" звучит пламенное объяснение Лермонтова в любви к родному городу. Поэт убежден, что русский человек не может не любить Москву, и клянется не разлюбить ее до конца своих дней:

Москва, Москва!..

Люблю тебя как сын,

Как русский, - сильно, пламенно и нежно!

Люблю священный блеск твоих седин

И этот Кремль...

Действия автобиографического романа "Княгиня Лиговская"разворачиваются в Петербурге, но Москва в произведении упоминается неоднократно. В споре о Москве в гостиной Печориных приглашенный дипломат явно отдает предпочтение Петербургу: "Всякий русский должен любить Петербург: здесь всё, что есть лучшего в русской молодёжи, как бы нарочно собралось, чтоб подать дружескую руку Европе. Москва только великолепный памятник, пышная и безмолвная гробница минувшего, здесь жизнь, здесь наши надежды..." В ответ на это княгиня Лиговская говорит: "Я люблю Москву, с воспоминаниями о ней связана память о таком счастливом времени! А здесь всё так холодно, так мёртво..." Посредником в этом споре выступает Григорий Александрович Печорин.

— Однако ж, — сказал дипломат, — Москве или Петербургу отдадите вы преимущество?

— Москва — моя родина, — отвечал Печорин…

И этим было все сказано. Как же можно не любить свою родину и не признавать ее главенства? Слова Печорина - это позиция самого автора, который устами своего героя в очередной раз признается в любви к Москве.

Почти 200 лет отделяют лермонтовскую Москву от современного города. За эти годы древняя столица изменилась неузнаваемо, но также, как и во времена поэта, возвышается величественный и древний Московский Кремль, стоит монументальное здание бывшего Благородного собрания и старый корпус Московского университета на Моховой, дает спектакли Большой театр и Тверской бульвар также пользуется популярностью у горожан, сохранился и старый одноэтажный домик с мезонином на Малой Молчановке, куда теперь можно прийти, чтобы вспомнить гениального поэта, прозаика, драматурга, художника и человека.

К 200-летию со дня рождения М.Ю. Лермонтова С 18 сентября по 10 декабря 2014 года в Выставочных залах проходит крупномасштабная всероссийская выставка "Мой дом везде, где есть небесный свод…", посвященная жизни и творчеству поэта. В межмузейном проекте принимают участие ведущие музеи, государственные архивы, библиотеки и театры страны, где хранятся материалы, связанные с жизнью и творчеством М.Ю. Лермонтова. Открывшаяся выставка, по количеству представленных экспонатов, является крупнейшей за всю историю лермонтовских юбилеев. Многие экспонаты впервые выставлены на всеобщее обозрение.

Кто никогда не был на вершине Ивана Великого, кому никогда не случалось окинуть одним взглядом всю нашу древнюю столицу с конца в конец, кто ни разу не любовался этою величественной, почти необозримой панорамой, тот не имеет понятия о Москве, ибо Москва не есть обыкновенный большой город, каких тысяча; Москва не безмолвная громада камней холодных, составленных в симметрическом порядке... нет! у нее есть своя душа, своя жизнь. Как в древнем римском кладбище, каждый ее камень хранит надпись, начертанную временем и роком, надпись, для толпы непонятную, но богатую, обильную мыслями, чувством и вдохновением для ученого, патриота и поэта!.. Как у океана, у нее есть свой язык, язык сильный, звучный, святой, молитвенный!.. Едва проснется день, как уже со всех ее златоглавых церквей раздается согласный гимн колоколов, подобно чудной, фантастической увертюре Беетговена, в которой густой рев контр-баса, треск литавр, с пением скрыпки и флейты, образуют одно великое целое; – и мнится, что бестелесные звуки принимают видимую форму, что духи неба и ада свиваются под облаками в один разнообразный, неизмеримый, быстро вертящийся хоровод!..

На север перед вами, в самом отдалении на краю синего небосклона, немного правее Петровского замка, чернеет романическая Марьина роща, и пред нею лежит слой пестрых кровель, пересеченных кое-где пыльной зеленью булеваров, устроенных на древнем городском валу; на крутой горе, усыпанной низкими домиками, среди коих изредка лишь проглядывает широкая белая стена какого-нибудь боярского дома, возвышается четвероугольная, сизая, фантастическая громада – Сухарева башня. Она гордо взирает на окрестности, будто знает, что имя Петра начертано на ее мшистом челе! Ее мрачная физиономия, ее гигантские размеры, ее решительные формы, всё хранит отпечаток другого века, отпечаток той грозной власти, которой ничто не могло противиться.

Ближе к центру города здания принимают вид более стройный, более европейский; проглядывают богатые колоннады, широкие дворы, обнесенные чугунными решетками, бесчисленные главы церквей, шпицы колоколен с ржавыми крестами и пестрыми раскрашенными карнизами.

Еще ближе, на широкой площади, возвышается Петровский театр, произведение новейшего искусства, огромное здание, сделанное по всем правилам вкуса, с плоской кровлей и величественным портиком, на коем возвышается алебастровый Аполлон, стоящий на одной ноге в алебастровой колеснице, неподвижно управляющий тремя алебастровыми конями и с досадою взирающий на кремлевскую стену, которая ревниво отделяет его от древних святынь России!..

На восток картина еще богаче и разнообразнее: за самой стеной, которая вправо спускается с горы и оканчивается круглой угловой башнею, покрытой как чешуею зелеными черепицами; – немного левее этой башни являются бесчисленные куполы церкви Василия Блаженного, семидесяти приделам которой дивятся все иностранцы и которую ни один русский не потрудился еще описать подробно.

Она, как древний Вавилонский столп, состоит из нескольких уступов, кои оканчиваются огромной, зубчатой, радужного цвета главой, чрезвычайно похожей (если простят мне сравнение) на хрустальную граненую пробку старинного графина. Кругом нее рассеяно по всем уступам ярусов множество второклассных глав, совершенно не похожих одна на другую; они рассыпаны по всему зданию без симметрии, без порядка, как отрасли старого дерева, пресмыкающиеся по обнаженным корням его.

Витые тяжелые колонны поддерживают железные кровли, повисшие над дверями и наружными галлереями, из коих выглядывают маленькие темные окна, как зрачки стоглазого чудовища. Тысячи затейливых иероглифических изображений рисуются вокруг этих окон; изредка тусклая лампада светится сквозь стекла их, загороженные решетками, как блещет ночью мирный светляк сквозь плющ, обвивающий полуразвалившуюся башню. Каждый придел раскрашен снаружи особенною краской, как будто они не были выстроены все в одно время, как будто каждый владетель Москвы в продолжение многих лет прибавлял по одному, в честь своего ангела.

Весьма немногие жители Москвы решались обойти все приделы сего храма. Его мрачная наружность наводит на душу какое-то уныние; кажется, видишь перед собою самого Иоанна Грозного, – но таковым, каков он был в последние годы своей жизни!

И что же? – рядом с этим великолепным, угрюмым зданием, прямо против его дверей, кипит грязная толпа, блещут ряды лавок, кричат разносчики, суетятся булошники у пьедестала монумента, воздвигнутого Минину; гремят модные кареты, лепечут модные барыни, ... всё так шумно, живо, непокойно!..

Вправо от Василия Блаженного, под крутым скатом, течет мелкая, широкая, грязная Москва-река, изнемогая под множеством тяжких судов, нагруженных хлебом и дровами; их длинные мачты, увенчанные полосатыми флюгерями, встают из-за Москворецкого моста, их скрыпучие канаты, колеблемые ветром, как паутина, едва чернеют на голубом небосклоне. На левом берегу реки, глядясь в ее гладкие воды, белеет воспитательный дом, коего широкие голые стены, симметрически расположенные окна и трубы, и вообще европейская осанка резко отделяются от прочих соседних зданий, одетых восточной роскошью или исполненных духом средних веков. Далее к востоку на трёх холмах, между коих извивается река, пестреют широкие массы домов всех возможных величин и цветов; утомленный взор с трудом может достигнуть дальнего горизонта, на котором рисуются группы нескольких монастырей, между коими Симонов примечателен особенно своею, почти между небом и землей висящею платформой, откуда наши предки наблюдали за движениями приближающихся татар.

К югу, под горой, у самой подошвы стены кремлевской, против Тайницких ворот, протекает река, и за нею широкая долина, усыпанная домами и церквями, простирается до самой подошвы Поклонной горы, откуда Наполеон кинул первый взгляд на гибельный для него Кремль, откуда в первый раз он увидал его вещее пламя: этот грозный светоч, который озарил его торжество и его падение!

На западе, за длинной башней, где живут и могут жить одни ласточки (ибо она, будучи построена после французов, не имеет внутри ни потолков ни лестниц, и стены ее росперты крестообразно поставленными брусьями), возвышаются арки каменного моста, который дугою перегибается с одного берега на другой; вода, удержанная небольшой запрудой, с шумом и пеною вырывается из-под него, образуя между сводами небольшие водопады, которые часто, особливо весною, привлекают любопытство московских зевак, а иногда принимают в свои недра тело бедного грешника. Далее моста, по правую сторону реки, отделяются на небосклоне зубчатые силуэты Алексеевского монастыря; по левую, на равнине между кровлями купеческих домов, блещут верхи Донского монастыря... А там – за ним одеты голубым туманом, восходящим от студёных волн реки, начинаются Воробьевы горы, увенчанные густыми рощами, которые с крутых вершин глядятся в реку, извивающуюся у их подошвы подобно змее, покрытой серебристою чешуей.

Когда склоняется день, когда розовая мгла одевает дальние части города и окрестные холмы, тогда только можно видеть нашу древнюю столицу во всем ее блеске, ибо подобно красавице, показывающей только вечером свои лучшие уборы, она только в этот торжественный час может произвести на душу сильное, неизгладимое впечатление.